|
них не должен был приносить присягу верности перед тем, как его требование
выполнялось.
У меня кровь закипает, когда я читаю или слышу об арабах, с которыми мы
якобы жестоко поступили. В апреле 1948 года я стояла часами на хайфском
побережье и буквально умоляла арабов Хайфы не уезжать. Никогда я этого не
забуду. Хагана только что взяла Хайфу и арабы обратились в бегство - потому
что их руководство так красноречиво убеждало их, что это будет самое умное,
а британцы так щедро предоставили им десятки грузовиков. Что ни делала, что
ни говорила Хагана - все было тщетно. И обращения через громкоговорители,
установленные на машинах, и листовки на арабском и на иврите, подписанные
еврейским рабочим советом Хайфы, которые мы сбрасывали на арабские районы
города. В них было написано: "Не убегайте! Вы этим навлечете на себя
бедность и унижение. Оставайтесь в нашем и вашем городе!" Британский
генерал, сэр Хью Стокуэл, командовавший тогда британскими войсками, сказал:
"Первыми убежали арабские лидеры, и никто ничего не сделал, чтобы
предупредить начавшееся общее бегство, которое переросло в панику". Они
решили уйти. Сотни уехали через границу, но некоторые собрались на берегу -
ожидать кораблей. Бен-Гурион позвонил мне и сказал: "Поезжай немедленно в
Хайфу, проследи, чтобы с арабами, которые там останутся, обращались как
следует. Постарайся уговорить тех арабов, которые собрались на берегу,
вернуться. Внуши ты им, что им нечего бояться". Я поехала немедленно. Я
сидела там на берегу и умоляла их разойтись по домам. Но у них был один
ответ: "Мы знаем, что бояться нам нечего, но мы должны уехать. Мы вернемся".
Я не сомневалась, что они уезжают не потому, что боятся нас, а потому, что
до смерти страшатся, как бы их не сочли изменниками арабского "дела". Я
говорила и говорила до хрипоты, но тщетно.
Почему мы хотели, чтобы они остались? На то были две причины: прежде
всего мы хотели доказать миру, что евреи с арабами могут жить вместе - о чем
бы ни трубили арабские руководители, - а, во-вторых, мы прекрасно знали, что
если полмиллиона арабов покинет сейчас Палестину, то это вызовет переворот
во всей экономике страны. Тут уместно будет высказаться еще по одному
вопросу. Я хочу, раз и навсегда, ответить на вопрос - сколько палестинских
арабов в действительности покинуло свои дома в 1947-1948 годах? Ответ:
максимум - 590 000. Из них 30000 уехало сразу после ноября 1947 года, после
резолюции ООН о разделе: еще 200000 - зимой и весной 1948 года (в том числе
большинство из 62000 хайфских арабов); еще 300000 - после провозглашения
еврейского государства в мае 1948 года и арабского вторжения в Израиль. Это
действительно была трагедия, и она имела трагические последствия - но надо
посмотреть фактам в лицо, и тогда и теперь. Арабы кричат о "миллионах
палестинских беженцев" - и это такая же неправда, как их утверждения, что мы
заставили арабов покинуть свои дома. "Палестинские беженцы" появились в
результате стремления (и попыток) арабов разрушить Израиль. Это был
результат, а не причина. Конечно, в ишуве были люди, говорившие еще в 1948
году, что для Израиля было бы самое лучшее, если бы все арабы уехали, но я
не знаю ни одного серьезного израильтянина, который бы так думал.
Во всяком случае арабам, оставшимся в Израиле, жилось легче, чем тем,
кто уехал. До 1948 года по всей Палестине вряд ли была хоть одна арабская
деревня с электричеством и водопроводом - а через двадцать лет не осталось,
вероятно, ни одной, не присоединенной к электросети, и ни одного дома без
водопровода. Когда я была министром труда, я проводила много времени в этих
деревнях, и то, что мы там делали, радовало меня не меньше, чем исчезновение
маабараот. Одно дело - слухи и пропаганда; другое дело - факты. Не "новые
левые", а я, как министр труда Израиля, открывала новые дороги и посещала
новые квартиры в арабских деревнях по всей стране. Кстати, мое любимое
воспоминание этого времени - деревня в Нижней Галилее: деревня эта была на
холме, а источник, из которого жители брали воду, - внизу, и таскать воду на
холм было дело нешуточное. Мы построили для деревни дорогу, и по этому
поводу был устроен праздник с угощением, флагами и речами. Неожиданно для
всех слово взяла молоденькая женщина - для арабов это необычно. Она была
очень хороша в своем длинном лиловом платье, и речь ее тоже была прелестна.
Она сказала: "Мы хотим поблагодарить министерство труда и министра за то,
что они сняли тяжесть с ног наших мужчин. Но теперь мы хотели бы попросить
министра, если он может, снять тяжесть и с голов наших женщин". Этими
поэтическими словами она дала понять, что хочет, чтобы провели водопровод и
чтобы ей не надо было таскать воду на голове, даже по новой дороге. И через
год я возвратилась в эту деревню отпраздновать новое радостное событие - и
на этот раз я открыла десятки кранов.
В это время я чуть не лишилась своего поста в министерстве труда. В
1955 году подошло время выборов. Мапай очень стремился иметь мэром
Тель-Авива лейбориста, и Бен-Гурион решил, что я - единственный кандидат,
имеющий шансы быть избранным. Я была не очень довольна, потому что мне не
хотелось покидать министерство, но, поскольку таково было партийное решение,
у меня не было альтернативы.
- Но ты все-таки пойми, что в таком случае я должна буду выйти из
кабинета, - сказала я Бен-Гуриону.
- Об этом не может быть и речи, - возразил он. - Мы тебя сделаем
министром без портфеля.
- Нет, - сказала я. - Если я буду мэром, то я буду только мэром.
Он очень рассердился, но, к счастью для меня, мы не получили в
Тель-Авиве большинства голосов. Поскольку мое избрание на тель-авивском
|
|