высока. Я сама повезла первый чек первой арабской  женщине, родившей ребенка
в назаретской больнице, и, кажется, я волновалась больше, чем она.
     Другой  проект  министерства  труда,  в  котором  я  принимала  большое
участие, касался профессионального обучения детей и взрослых. Опять-таки, не
надо думать, что можно было взмахнуть волшебной  палочкой и превратить новых
иммигрантов в ремесленников и техников. На обучение людей новым профессиям и
ремеслам  понадобились  годы;  сотни  так никогда  и не  стали  полноценными
работниками - по  старости,  по  болезни,  по  психологической склонности  к
безделью или просто потому, что они не  могли  приноровиться  к  требованиям
современной  жизни. Но  тысячи других  мужчин  и  женщин пошли в ремесленные
училища,  на  курсы,  научились  управляться с  машинами, разводить домашнюю
птицу, работать водопроводчиками и электриками - и я не переставала дивиться
переменам, происходившим у меня на глазах.
     Каждый   делал,   что    мог,   чтобы   обеспечить   успех    программе
профессионального   обучения:   министерство   труда   работало   вместе   с
министерством  социального  обеспечения, министерством  образования, армией,
Гистадрутом и старейшими добровольными  организациями, как ОРТ  (организация
перевоспитания  трудом), Хадасса, ВИЦО  (женская  международная  сионистская
организация), которые финансировали евреи из-за границы. Мы двигали это дело
все  вместе  и   получили  работников,  изготовлявших  трикотажные  изделия,
гранивших промышленные алмазы, сидевших на  конвейере или водивших тракторы.
И все это  не считая другого титанического труда: по ликвидации обыкновенной
неграмотности и обучению ивриту.
     По всему Израилю в это время начали как грибы  расти города. Не все они
получались  такими, какими  были  на  плане,  некоторые  совсем захирели; но
другие выросли и расцвели, делая  честь своим  строителям и обитателям  -  и
почти  все  они  были  построены   государством.  Один  из  этих  городов  -
Кирьят-Шмона  на  севере,  в  Верхней  Галилее:  к  этому  городу  я  всегда
относилась  по-особенному  -  может  быть,  из-за  изумительных  по  красоте
окрестностей, а  может  быть,  потому, что  я с  самого начала верила,  что,
несмотря на все  препятствия, Кирьят-Шмона сумеет  выстоять. В  общем, связи
мои с этим городом с 1949 года никак нельзя назвать чисто формальными. Город
начался  как  транзитный  пункт,  маабара,  жестяной  городок,  "бидонвиль",
переполненный  удивленными  иммигрантами, которых  только  что свезли сюда с
пристаней и аэродромов и которые не понимали, где они и почему. До соблазнов
Тель-Авива отсюда было  далеко. Поблизости не было ни одного города - только
несколько  киббуцов со своими  полями  и садами и  болота долины озера Хула,
которые  мы только начали осушать.  Тут-то правительство и  решило  основать
город,  центр,  который  станет  сердцем  вновь заселяемой  области, долгими
неделями мы сидели над планами и картами, стараясь предвосхитить будущие его
потребности и нужды. На месте маабары стал подниматься город. В Кирьят-Шмона
были   построены  школы,  общинный   центр,   легкая   промышленность,  даже
плавательный бассейн, и  все  было  продумано  до  последнего  гвоздя, кроме
одного:  как  отнесутся  новые  иммигранты к тому,  чтобы  им  тут жить. Да,
ландшафт  прекрасен  и климат  бодрящий,  и новенькие  домики очень  хороши,
говорили  они,  но  -  очень  одиноко  тут,  и  работы не  хватает  на всех.
Европейские  евреи  говорили,  что  мы  забросили  их  в  сердце пустыни,  а
восточные - недвусмысленно  заявили, что мы  слишком  торопимся  навязать им
новые  обычаи,  разрушая  их собственные, и  вообще  обходимся с ними, как с
гражданами второго сорта.
     Население в городе все время менялось. Каждый раз я возвращалась оттуда
в Иерусалим  со  списком новых  предложений, на  осуществление  которых, как
правило,  не  было  денег.  У  меня   сердце  разрывалось  при  виде  домов,
построенных нами с таким трудом, которые стояли пустые. Тогда  мы  увеличили
субсидии - прибыли новые группы иммигрантов и большинство из них осталось на
месте. Остались  и после Шестидневной войны, когда Кирьят-Шмона превратилась
в излюбленную  мишень арабских ракетчиков-террористов,  действовавших  из-за
ливанской  границы,  и  после того, как террористы, совсем недавно,  вошли в
город  и  стали   убивать  в  самом  городе.  Как   только   предоставляется
возможность, я отправляюсь  в Кирьят-Шмона  посидеть в  городском  сквере со
старожилами,  вспомнить то  время, когда ни они, ни я не  думали,  что город
сможет  развиваться. Но и теперь я возвращаюсь оттуда со списком пожеланий -
но и теперь не хватает денег на их выполнение.
     То,  что я  сейчас  скажу, вероятно, удивит сторонников "конструктивной
критики"  Израиля,  в  частности  -  так  называемых  "новых  левых".  В  те
напряженные  семь лет мы, кроме новых зданий и поселений для евреев, строили
и для арабов,  потому что, говоря  о гражданах Израиля, мы имели в виду всех
граждан  Израиля. Когда у меня  возникали  споры  с жителями Кирьят-Шмона  и
других  поселений, непременно кто-нибудь  из толпы кричал, что арабам лучше,
чем им. Конечно, это было не так, но неправда - и неправда злобная - то, что
мы якобы арабов  игнорировали.  Правда, мы  заняли  дома арабов, бежавших из
страны  в  1948 году,  под  квартиры  для новых  иммигрантов, хотя  арабское
имущество оставалось под специальной охраной. В  то же время  мы ассигновали
10000000 фунтов на новые дома для арабов и предоставили жилье сотням из них,
оставшимся в Израиле, но  потерявшим кров в результате войны. Но из-за того,
что  мы поселили новых иммигрантов в домах бежавших  арабов, поднялся  такой
крик - как будто можно было использовать  эти дома по-другому! - что в  1953
году мы провели  закон  о приобретении земли,  по которому, по крайней мере,
две трети арабов,  предъявивших  претензии,  получили  за  нее компенсацию и
получили обратно свое  имущество  - или равное по стоимости. Притом никто из