9 июля 1921 г. мы разослали всем укомам и райкомам  партии  решение  бюро
губкома  о  концентрации  промышленности,   с   тем   чтобы   нерентабельные
предприятия передать в аренду рабочим артелям, кооперативам и  даже  частным
лицам.
   Последствия засухи давали себя знать  долго.  И  весной  следующего  года
обеспечение семенным  фондом  пострадавших  уездов  улучшилось  не  намного.
Казалось, что из создавшегося положения нет выхода.
   А вместе с тем на складах губернии лежали семена яровых зерновых культур,
но они были забронированы  за  Центром;  воспользоваться  ими  без  согласия
Центра мы не имели права. Зная  об  отрицательном  отношении  Наркомпрода  к
использованию их зерновых резервов для сева по нашей  губернии,  мы  все  же
решили обратиться в Политбюро ЦК с просьбой о помощи нам семенным зерном  из
фондов, забронированных Наркомпродом. Вскоре последовало  разрешение  выдать
нам из этих фондов 200 тыс. пудов зерна.
   В конце июля 1921 г. ЦК  партии  назначил  меня  уполномоченным  ВЦИК  по
проведению сбора продналога по нашей губернии. В связи с этим меня вызвали в
Москву.  Там  я  зашел  к  Цюрупе,  который  ведал  тогда  всеми   вопросами
продовольствия, в том числе и сбором продналога.  Мы  сели  за  маленький  и
низкий круглый столик, стоявший несколько в стороне от его письменного стола
у стены. Нам подали кофе и отдельно молоко и несколько  прозрачных  кусочков
лимона.
   Тут вот и произошел маленький конфуз. Кофе я тогда вообще не пил.  Помню,
как-то один раз попробовал черный кофе в гостях, но он мне не понравился.  А
тут вдруг - кофе, молоко и еще неизвестно каким чудом - лимон! Пить кофе мне
не хотелось, но отказаться было как-то неудобно. Я добавил в кофе  молока  и
опустил в чашку ломтик лимона. Молоко сразу свернулось. Я понял, что  сделал
что-то не то, но, как говорится, вида не подал.
   Однако Цюрупа заметил мою неловкость и очень мягко спросил у меня,  какой
я люблю кофе - с молоком или с лимоном. Немножко  подчеркнутое  им  "или"  и
дало мне понять, в чем я ошибся. Я смутился и ответил, что мне  сейчас  кофе
вообще пить не хочется - "ни так, ни эдак".  А  чтобы  поскорее  замять  эту
неловкость, предложил Цюрупе продолжить наш разговор.
   Вернувшись в Нижний, я информировал губком о своей  беседе  с  Цюрупой  и
занялся работой губпродкома и его комиссаров  в  уездах.  Приходилось  много
выезжать,  проверять,  как  идет  сбор  продналога,  хотя  он  и  был  очень
небольшим.
   В те годы особое значение приобрело развитие кустарной промышленности.  К
этому нас  обязывали  опубликованные  в  первой  половине  1921  г.  декреты
Советского правительства о потребительской и промысловой кооперации.
   Я поближе  познакомился  с  состоянием  промыслов,  особенно  лапотных  и
ложкарных, наиболее развитых и процветавших в нашей губернии. Раньше я о них
знал только понаслышке и лишь теперь понял, что оба  промысла  имеют  у  нас
широчайшие  возможности  дальнейшего  развития,   поскольку   их   продукция
встречает огромный спрос, а опытные кадры и сырье есть на месте.
   Таким  образом,  значительное  расширение  кустарной   промышленности   в
губернии представлялось мне задачей практически вполне выполнимой, а  это  в
свою очередь должно было существенно повлиять и на общее  развитие  местного
товарооборота.
   Руководство комиссией по кустарной промышленности бюро возложило на меня.
Вскоре нам удалось организовать новый,  работоспособный  союз  кооперативной
промышленности, а также  создать  необходимый  резерв  сырья  для  снабжения
кустарей и их артелей, что быстро дало свои положительные результаты.
   Помню, что мы очень много занимались в то время  вопросами  выдвижения  и
воспитания новых руководящих  партийных  кадров,  что  имело  особый  смысл,
поскольку от нас постоянно забирали на руководящую работу в другие  губернии
многих ценных работников.
   Дважды приезжал в Нижний по заданию ЦК А.А.Сольц из ЦКК. Оба его  приезда
- в августе и ноябре 1921 г. - были связаны с жалобами в ЦК и ЦКК на решения
губернской  комиссии  по   проверке   и   чистке   Нижегородской   партийной
организации. Оба раза Сольц со свойственной ему скрупулезностью  изучал  все
материалы  губернской  комиссии,  беседовал  с   каждым   подавшим   жалобу,
перепроверял факты, обоснованность предъявленных  им  обвинений.  ЦК  и  ЦКК
приняли  доклад  Сольца  к  сведению,  а  решения  Нижегородской  губернской
комиссии по проверке и чистке нашей организации утвердили.
   19 декабря 1921 г. открылась XI Всероссийская партийная  конференция,  на
которой я присутствовал как делегат от  Нижегородской  организации.  Все  мы
были уверены, что вновь  увидим  и  услышим  Ленина,  который  действительно
собирался быть на этой конференции: нам стало известно, что он даже заполнил
делегатскую анкету.
   Однако в день открытия конференции мы узнали, что из-за болезни Ленина на
конференции не будет. Поэтому с повестки  дня  конференции  был  снят  ранее
намечавшийся общеполитический отчет ЦК  партии,  с  которым  он  должен  был
выступать. Меня избрали в числе пяти других делегатов членом секретариата XI
партконференции. Я внимательно слушал выступления, слова  не  брал,  считая,
что еще недостаточно подготовлен для этого.
   Нас всех тогда больше всего волновало состояние здоровья Ильича. И как мы
были счастливы, когда буквально через несколько дней вновь увидели Ленина на
IX Всероссийском съезде Советов! Кому из нас тогда могло  прийти  в  голову,
что это последний съезд Советов, на котором был Ленин.
   Встреченный бурной овацией и возгласами  делегатов  съезда:  "Ура!",  "Да