государства  должны  воздержаться  от  всяких  агрессивных  действий  против
добровольческой армии и содействовать  генералу  Деникину  по  крайней  мере
снабжением нефтью и другими припасами для  Каспийского  флота,  одновременно
воздерживаясь от снабжения  ими  большевистских  сил".  Это  сообщение  было
подписано генерал-майором Кори, командующим британскими силами в Закавказье.
   Наши попытки создать единый фронт  борьбы  с  деникинщиной  в  Закавказье
закончились безрезультатно.
   Вряд ли надо говорить, сколь важную роль по тогдашним  условиям  подполья
играли  конспирация,  надежность  и  преданность   людей,   у   которых   мы
встречались,  чьи  квартиры  нередко  становились  боевыми  штабами   нашего
подполья.
   С  начала   1919   г.   основной   конспиративной   квартирой   бакинских
большевиков-подпольщиков стала квартира Каспаровых. Она не знала  ни  одного
провала.

   Удивительной  была  вся  семья  Каспаровых.  О  Розе  Каспаровой  хочется
рассказать особо. Она вернулась в Баку из Петербурга весной 1917  г.  Еще  в
августе 1917 г. вступила в ряды  большевиков.  В  марте  1918  г.  -  в  дни
мусаватского мятежа против Советской власти  -  Роза  работала  в  лазарете.
Впервые я встретил ее именно там  (она  перевязывала  тогда  и  мою  раненую
ногу). Красивая, жизнерадостная, заботливая, всегда с улыбкой, она буквально
пленяла сердца раненых бойцов, радуя их своим  присутствием.  В  конце  лета
1918 г., когда турецкие войска подошли к стенам Баку, она добровольно уехала
на передовые позиции. Под огнем противника выносила раненых. Все ее искренне
полюбили.  Вместе  с  бойцами  она  оставалась  на  передовых  позициях   до
последнего дня обороны Баку. После падения Бакинской коммуны Роза работала в
подполье.
   Осенью 1919 г. мы получили сведения,  что  Роза,  Катя  Румянцева,  Сурен
Магаузов и еще несколько наших товарищей арестованы в  Армавире.  Лично  для
меня это было большим ударом. Некоторое время я даже  избегал  появляться  в
квартире Каспаровых: мне все казалось, что я виноват перед ними.
   Вскоре всех  арестованных  перевезли  в  Пятигорск.  Несмотря  на  тяжкие
избиения и пытки, белогвардейской своре так и не удалось вырвать  у  молодых
коммунистов ни одного слова признания, не удалось сломить их дух.
   Удивительны по стойкости и мужеству  письма  Розы,  посланные  из  тюрьмы
родным и товарищам. После пыток и избиений она пишет: "У нас есть надежда на
выздоровление, постарайтесь сделать так, чтобы не повесили, а все  остальное
ерунда". В другом письме (матери) Роза писала: "Страстно не хочется умирать,
не пожив! Ведь я почти еще не жила и вдруг  -  умереть!  Ну,  долой  мрачные
мысли, а то еще подумают, что я боюсь смерти. Ерунда! Ни разу со дня  ареста
я не заплакала, даже не прослезилась, и так будет до конца..."
   Незадолго до прихода Красной Армии, 20 февраля 1920 г., в Грозном Роза  и
Катя были повешены. Вслед за ними был казнен и Сурен Магаузов.
   За несколько часов до казни Сурену удалось послать друзьям  на  волю  два
письма,  написанных   на   лоскутках   материи,   оторванных   от   рубашки.
Поразительные письма! Какая сила духа и мужества!
   Привожу здесь оба эти письма:
   Милая Тамара,  посылаю  последний  товарищеский  привет.  12  часов.  Жду
смерти, но чувствую себя бодро. Жизнь -  в  полном  смысле  этого  слова  не
изведанная для меня область. Не успел осуществить  свои  последние  желания.
Сижу отдельно от Розы.  Она  чувствует  себя  геройски.  Всех  осужденных  к
повешению - 16 человек. Привет товарищам. Целую всех крепко. Сурен.

   Милые друзья! Судьбе моей нужно было стать свидетелем смерти моих славных
товарищей. Тяжело мне без моей милой и славной  Розы.  Она  погибла  смертью
храбрых: смело, без ропота и без страха она шла к эшафоту. Погибла и молодая
работница Катя.

   Я  позволил  себе  это  небольшое  отступление  от  основной  темы   моих
воспоминаний, считая моральным долгом сказать хотя бы несколько добрых  слов
о совсем  еще  молодых  людях,  которых  мне  пришлось  встретить  на  своем
жизненном пути.

   Кажется, в конце июня 1919 г., приехав в  Тифлис  на  заседание  краевого
комитета партии, я решил хотя бы на два-три дня заехать  в  родную  деревню,
повидаться с близкими.
   Я не  был  здесь  более  года,  полного  бурных  событий,  трагических  и
радостных переживаний. Возвращался, можно  сказать,  другим  человеком.  Все
вокруг казалось мне необычайным, неповторимо прекрасным: нигде  не  видел  я
такой красоты, столь близкой моему сердцу, гор, покрытых лесами, диких  скал
и бурных речек.
   К середине дня прибыли в Алаверды. Сойдя с поезда, я встретил  у  станции
знакомого односельчанина, и мы вместе отправились вверх.
   Отца я в живых не застал. Он умер за год до этого. Мы с матерью бросились
друг к другу, у нее по щекам текли слезы. Она все время благодарила Бога  за
то, что он сохранил ее  сына  живым.  Собралась  моя  многочисленная  родня;
каждый спрашивал, всем приходилось отвечать.
   Я пошел на кладбище, на могилу отца. Я чувствовал вину перед ним.  Весной
1918 г., когда железнодорожное сообщение между Тифлисом и  Баку  было  очень
ненадежным и все ожидали,  что  оно  вот-вот  оборвется  вообще,  я  получил