телеграмму из деревни. В ней сообщалось, что отец серьезно  болен  и  хочет,
чтобы я приехал с ним попрощаться. Сыновний долг  обязывал  меня  немедленно
поехать, но это означало, что я был бы лишен возможности вернуться обратно в
Баку; бросить же революционную работу в Баку с риском не вернуться обратно я
не мог. К тому же не было уверенности, что я застану его  в  живых.  Теперь,
стоя перед могилой отца, я мысленно просил у него прощения.
   Семью нашу в то время содержал мой старший брат. За два  года  до  Первой
мировой войны его призвали в армию, где  он  прослужил  более  шести  лет  и
вернулся на родину в конце 1917 г. Теперь работал плотником -  по  профессии
отца. По тем временам семья жила неплохо: при отце у нас  в  хозяйстве  были
лишь две козы. Теперь появилась и корова. Младший брат Артем закончил к тому
времени  сельскую  четырехклассную  школу,  и  я  решил  устроить  его   для
дальнейшего обучения в Тифлис. С сентября 1919 г. брат стал жить у  Вергинии
Туманян в Тифлисе и ходить в армянскую школу.
   Вечером мы всей семьей сели за стол  на  веранде  ужинать.  Появился  сын
соседа,  с  которым  мы  в  детстве  были  друзьями.  Он  подошел  ко   мне,
поздоровался, а потом отвел в сторону и сказал,  что  он  служит  в  милиции
"нейтральной зоны"  (которая  была  создана  англичанами  между  Арменией  и
Грузией  после  неудачной   попытки   грузинских   властей   военной   силой
"прихватить" эту местность) и пришел предупредить, что его начальство решило
меня арестовать. Он предложил мне бежать этой же ночью. Я его  поблагодарил.
Мы продолжали ужинать, никому ничего не сказав.
   Когда все разошлись и настало время  сна,  я  сказал  матери  и  старшему
брату, что должен уехать этой же ночью. Они были очень огорчены и  никак  не
могли понять, что же произошло. Тогда я вынужден был объяснить, что, если не
уеду этой же ночью, меня  арестуют.  Муж  моей  младшей  сестры  Акоп  помог
добраться до станции, незаметно сесть  в  поезд.  Я  благополучно  прибыл  в
Тифлис, а потом - в Баку.
   В июле 1919 г. я вновь приехал в Тифлис на  заседание  краевого  комитета
партии. Место для заседания было выбрано на окраине города, в последнем ряду
домов на склоне горы Мама-Давыд, в доме портного Раждена,  проверенного,  но
ничем особенно не известного коммуниста. Я шел к Раждену спокойно. Не доходя
до места, я решил проверить, не тащится ли за мной "хвост", вошел в магазин,
пробыл в нем  минуты  две-три,  потом  вышел  на  улицу.  Не  увидев  ничего
подозрительного, пошел далее уже более уверенно.
   В доме Раждена я застал Георгия Стуруа  и  Славинского  из  Владикавказа.
Прошло несколько минут - и вдруг в дом входят двое полицейских.  Старший  из
них обращается ко мне: "Вы Микоян?" - "Да", - отвечаю я. "Вы арестованы".  -
"За что?" -  "Имею  указание  начальника  особого  отряда  Кедия"  (это  был
меньшевистский отряд  по  преследованию  коммунистов,  пользовавшийся  очень
дурной славой). Полицейский объявил арестованными и двух других товарищей.
   Георгий Стуруа, который в таких случаях бывал необыкновенно находчив, тут
же начал разговаривать с полицейским, фамилия  которого  была  Липартия.  Он
уговаривал его, чтобы меня не арестовывали. Говорил он по-грузински,  иногда
переходя на русский: "Меня и этого товарища вы можете  арестовать  -  мы  не
возражаем, пойдем с вами в тюрьму, - но Микояна  вы  ни  в  коем  случае  не
должны  арестовывать".  Объяснял,  что  за  Микояном  следят   деникинцы   и
английское  военное  командование  и,  если  его  арестуют,   меньшевистское
правительство передаст его англичанам, те - Деникину, и он будет казнен.  "А
ведь вы знаете, - говорил он, - что  через  непродолжительное  время,  может
быть даже через полгода, большевики победят на Кавказе. Вот тогда  и  станет
известным, что вы, Липартия, виновны в аресте и смерти  Микояна.  Тогда  вам
придет конец. Поэтому в первую очередь подумайте о самом себе".
   Полицейский начал объяснять, что должен беспрекословно  выполнить  приказ
начальства. "Тем более, - сказал он, - что, когда Микоян проходил по  улице,
Кедия смотрел из окна и, узнав его, поручил мне идти за  ним  и  арестовать.
Как же я могу  не  арестовать  его  и  вернуться  ни  с  чем?"  На  все  эти
рассуждения полицейского Стуруа находил какие-то  новые  доводы.  Так  мы  и
пошли все вместе. Георгий и на улице продолжал все время твердить, что  меня
нельзя арестовывать и что полицейскому это потом припомнится.
   Наконец у полицейского появились какие-то нотки колебания. Он сказал:  "У
меня семья, как же я буду ее содержать, если меня прогонят с работы?" Стуруа
сразу же сориентировался и ответил, чтобы тот об этом  не  беспокоился,  так
как ему будет оказана нужная материальная помощь. Липартия  замолчал.  Тогда
Стуруа сказал: "Тебе и твоему товарищу будет дано 5 тысяч рублей.  Если  вы,
отпустив нас сейчас, придете вечером к Казенному театру,  там  будет  стоять
девушка. Вы подойдете к ней, скажете свою фамилию,  и  она  вручит  вам  эти
деньги".
   Липартия согласился, и мы все трое разошлись по разным переулкам  в  свои
конспиративные квартиры. Помню, это произошло в тот  момент,  когда  мы  уже
подходили к зданию судебной палаты - недалеко от штаба Кедия.
   Свое обещание мы выполнили. Вечером Липартия получил обещанную сумму. Эти
деньги ему передала моя невеста Ашхен, которая была на  летних  каникулах  в
Тифлисе.
   Любопытно, что лет через пятнадцать  после  этого  я  получил  письмо  от
Липартия. Он описывал все,  что  тогда  с  нами  произошло,  и  просил  меня
письменно подтвердить, что он действительно освободил меня от ареста, -  это
было нужно ему для получения пенсии.
   Одним из главных очагов революционных событий того времени был  Дагестан.
Там сложилась довольно крепкая партийная организация. Под знаменем Советской