Мы добились того, что набеги горских  партизанских  отрядов  Дагестана  и
Чечни на ближайшие к ним  тылы  деникинской  армии  стали  более  частыми  и
производились значительными силами.
   В конце июня совершенно  неожиданно  в  Баку  появился  Борис  Шеболдаев,
который при Бакинской коммуне был  заместителем  наркома  по  военно-морским
делам. Мы были очень рады  такому  пополнению  своих  рядов.  Шеболдаев  был
несколько старше нас, к тому же имел военный  опыт.  Его  появление  у  нас,
особенно в тот момент, когда нам предстояло организовывать военную разведку,
было очень кстати.
   Мы тщательно обдумали организационную сторону работы этой разведки.  Весь
северокавказский  тыл  Деникина  разбили  на  округа  -  Ростов,  Краснодар,
Армавир, Грозный. В каждом из  таких  округов  было  решено  иметь  главного
резидента  с  группой  разведчиков,  обеспеченных  необходимыми  шифрами   и
средствами связи. Шеболдаев стал во главе общего штаба разведки, причем  ему
было предоставлено право лично подбирать нужных людей.
   В связи с  победами  Деникина  у  нас  возник  ряд  тактических  проблем.
Деникинская реакция угрожала не только революционному  пролетариату  России,
но и существованию закавказских национальных республик.
   Меньшевики, ненавидя большевиков,  радовались  победам  Деникина.  Однако
полная победа Деникина не устраивала  и  их,  так  как  в  случае,  если  бы
белогвардейцы  добились  своего,  вряд  ли  бы  они  стали  церемониться   с
меньшевиками.
   Деникинская угроза волновала и  ту  националистически  настроенную  часть
населения Закавказья,  которая  в  победе  деникинцев  видела  угрозу  своим
национальным завоеваниям.  Поскольку  же  против  Деникина  боролись  только
большевики и  Советская  Россия,  недоверие  к  ним  сменялось  определенной
симпатией.
   Из Тифлиса к нам приехали тогда Герасим Махарадзе, Урушадзе и еще  третий
представитель, фамилию которого я не запомнил.  Мы  понимали,  что  успешное
проведение тактики единого фронта позволит нам также  найти  доступ  в  ряды
пролетариата других республик Закавказья. Такая  тактика  в  конечном  счете
явится серьезной поддержкой борьбы пролетариату всей России.
   После отъезда из Баку  делегации  Тифлисского  Совета  выехала  в  Тифлис
делегация Бакинской рабочей конференции. В ее состав входили Стуруа, Губанов
и я.
   В  Тифлисе  мы  немедленно  связались  с  крайкомом  партии  и   обсудили
перспективы организации единого  фронта.  Многие  тифлисские  товарищи  были
настроены пессимистически.
   Однако через неделю  заседание  Тифлисского  Совета  все  же  состоялось.
Меньшевики выдвинули трех ораторов: Герасима Махарадзе, Джугели и Арсенидзе.
   Помню, в зале преобладали депутаты с кокардами и погонами. На галерку же,
несмотря на применявшийся меньшевиками "фильтр", пробралось  довольно  много
рабочих. Были среди них и коммунисты. Поэтому если внизу  зал  был  настроен
против большевиков, то галерка почти вся была за нас.
   Первым из бакинских представителей выступал я. Мне хотелось  в  спокойных
тонах, без всяких личных выпадов обосновать нашу позицию и опровергнуть  все
то, что говорилось здесь грузинскими меньшевиками.  Но  выступление  Айолло,
руки которого были в крови 26  комиссаров,  вывело  меня  из  равновесия.  Я
решил, не вступая в дискуссию, одной резкой фразой  рассчитаться  с  ним,  и
сказал: "Прежде чем отвечать на высказанные здесь возражения против  единого
фронта и излагать нашу платформу, я должен заявить, что считаю  ниже  своего
достоинства отвечать на хулиганские выступления подлого провокатора Айолло -
этого  изверга,  давно  выброшенного   бакинским   пролетариатом   за   борт
революции".
   Еле успел я окончить эту фразу, как раздался невообразимый  шум  в  зале,
аплодисменты и возгласы одобрения на галерке. Несколько человек, сидевших  в
первых рядах зала, поднялись с мест  и  с  криками  "Провокатор!",  "Лжец!",
"Избить его!", "Убить!" набросились на меня - кто с  поднятыми  кулаками,  а
кое-кто даже выхватили револьверы. Начался невероятный хаос. С трудом членам
президиума удалось успокоить своих  не  в  меру  разбушевавшихся  коллег  по
партии.
   Уже в более спокойных тонах я стал опровергать один за  другим  аргументы
выступавших до меня меньшевистских ораторов, сосредоточив внимание  на  том,
что деникинская опасность нависла сейчас не только над Советской Россией, но
и над всеми народами Закавказья.
   Следующим от нас выступал Георгий Стуруа. Во время  его  содержательного,
спокойного  выступления  я  с  сожалением  думал,  как  это  я  поддался  на
провокацию Айолло и по  своей  горячности  дал  повод  меньшевикам  устроить
скандал в самом начале наших выступлений!
   Меньшевик  Джугели  оспаривал   мое   утверждение,   что   меньшевистское
правительство Грузии ведет тайные  переговоры  с  представителями  Деникина.
"Таких переговоров мы не ведем, -  говорил  он.  -  Мы  ведем  переговоры  с
английским  командованием".  Это  его  "опровержение"  скорее  походило   на
подтверждение тех сведений, которые мы имели.
   Через некоторое время мы узнали, что английское  командование  установило
так называемую "демаркационную линию"  между  деникинскими  "владениями",  с
одной стороны, и Грузией и Азербайджаном - с другой. В  архивах  сохранилось
сообщение английского командования,  в  котором  говорилось,  что  "генералу
Деникину предписано не допускать перехода его войск на юг от этой  линии,  а
Кавказские государства не должны продвигаться на север  от  нее.  Кавказские