вещи.
   Вечером 29 июля мне позвонил по телефону Шаумян: "Тревожные вести.  Турки
прорвали фронт, а наши войска отступили до Баладжар - первой железнодорожной
станции от Баку. Поезжай туда сам, посмотри что происходит, прими  возможные
меры и сообщи нам".
   Я позвонил на железнодорожную станцию, чтобы мне подготовили паровоз  для
поездки на фронт. Приехав в Баладжары, я направился в служебный  салон-вагон
штаба фронта. Начальник штаба Аветисов был опытный командир,  бывший  офицер
царской армии, полковник, много старше меня. Однако он находился в состоянии
почти что паники. На столе лежала карта фронта, на которой  были  обозначены
позиции. Я сказал ему: "Ваше положение обязывает вас знать, как обстоят дела
на фронте. К тому же на карте я вижу обозначения расположения  наших  сил  и
противника. Прошу не волноваться и доложить спокойно".
   В таком же возбужденном состоянии Аветисов мне ответил,  что  обозначения
на  карте  ровно  ничего  не  значат,  так  как  на  фронте  хаос.  Я   стал
расспрашивать, какими воинскими частями он располагает на подступах к  Баку.
Он назвал несколько батальонов, два бронепоезда и отряд Петрова, и  добавил,
что правый фланг нашей обороны  оголен  в  результате  предательства  отряда
Бичерахова.
   Я предложил Аветисову приняться за восстановление связи с частями  фронта
и решить вопрос о переброске некоторых из них на участок  фронта,  оголенный
Бичераховым.  Потом  с  комиссаром  штаба  Ганиным  и  бригадным  комиссаром
Габышевым мы связались с Шеболдаевым и попросили его срочно прислать из Баку
пополнение для отряда Петрова. Кроме того, просили направить две-три роты из
числа вновь мобилизованных рабочих,  которые  проходят  обучение.  Шеболдаев
обещал по возможности выполнить просьбу. Он сообщил, что Бичерахов, выполняя
желание своих казаков, направляется с ними на Северный Кавказ.
   Поспав несколько часов, мы поднялись и вышли  на  станцию.  Приятно  было
узнать и увидеть самим, что группе  революционных  моряков  удалось  навести
порядок на станции.
   Тем временем нам сообщили, что отряд Петрова стойко  сдерживал  на  своем
участке атаку турок и в кровопролитной схватке отбил  ее.  В  связи  с  этим
стало  еще  более  необходимым  немедленное  пополнение  наших  частей.  Оно
ожидалось с часу на час.
   Я находился у Аветисова, когда зашел человек с железнодорожной станции  и
сказал, что сейчас как раз можно соединиться по телефону с Шаумяном.
   Я сразу же спросил  Шаумяна,  что  происходит,  что  нам  делать.  Шаумян
ответил, что политическое положение оказалось  сложнее  военного,  что  идут
непрерывные заседания, бесконечные совещания представителей  правых  партий,
Центрокаспия и Армянского национального  совета.  Они  договорились  послать
корабли за англичанами в  персидский  порт  Энзели.  Более  того,  Армянский
национальный совет не только отказывается  послать  на  фронт  против  турок
несколько  хорошо  организованных  частей,  но  и  требует   начать   мирные
переговоры с турками и уже связался по этому поводу со шведским консульством
как с посредником. Делается это под благовидным предлогом: все  равно  фронт
не удержать, а мирные переговоры могут спасти армянское население от  резни,
которая может произойти в случае захвата турками Баку. "Мы будем  продолжать
борьбу", - сказал Шаумян. И вдруг он добавил то, что меня особенно поразило:
"Аветисов еще вчера ночью сообщил Армянскому национальному совету, что через
три-четыре часа турки займут Баку, и  поэтому  он  предложил  поднять  белый
флаг.  В  связи  с  этим  национальный  совет  требует  от  Совета  Народных
Комиссаров дать приказ фронту поднять белый флаг".
   Это меня так возмутило, что я по телефону крикнул: "Какой белый флаг?! Мы
здесь никакого белого флага  поднимать  не  собираемся  и  не  поднимем!"  -
"Совнарком тоже против поднятия белого флага", - сказал Шаумян.
   После окончания разговора по  телефону  Аветисов  в  крайне  возбужденном
состоянии заявил мне: "Нет, господин комиссар, белый флаг поднять  придется.
Мы заставим его поднять вас лично, как комиссара!"
   Я тоже был уже взбешен до предела,  достал  револьвер  и  сказал,  чеканя
каждое слово: "Господин полковник!  Эта  затея  с  белым  флагом  у  вас  не
пройдет! Вы не должны забывать, с кем имеете  дело,  и  знать,  что  в  этом
револьвере для вас хватит пули!"
   Аветисов побледнел, боясь, что я здесь же на месте застрелю его. Но я его
только предупредил. Он это понял и молча вышел.
   Стало темнеть. Турки подняли  на  занятую  ими  высоту  орудие  и  начали
обстрел Баладжар. Стало ясно, что наш штаб оставаться в Баладжарах больше не
может. Тогда мы вызвали  к  себе  прибывшего  начальника  военных  сообщений
кавказской  армии  Арвеладзе.  Посоветовавшись,  решили  начать  поочередное
отправление в Баку воинских составов.
   Было около 11 часов ночи, когда наш поезд остановился  на  станции  Баку.
Взяв с собой карабин, я вышел на перрон. На станции было  спокойно,  никакой
суматохи, как будто  все  идет  нормально.  Встречаю  на  перроне  комиссара
бронепоезда левого эсера Ашота Тер-Саакяна,  бывшего  московского  студента,
которого я знал раньше как хорошего революционера. Он сразу мне в  упор:  "А
знаешь, в Баку переворот!" - "Не верю, - ответил я, -  пойду  в  ревком".  -
"Будь осторожен, могут арестовать!" Но все же я пошел.
   Ревком помещался в гостинице "Астория", на площади Свободы. Иду по улице.
Никаких изменений не чувствуется.  Около  ревкома  все  по-прежнему.  Те  же
часовые у подъезда. С подчеркнуто уверенным видом вошел я в здание, поднялся
на второй этаж, открыл дверь в одну из комнат.  Вижу,  сидит  Полухин,  член