Почему же, - продолжаю я, - не дожидаясь доставки продовольствия и воды,  вы
были переведены на новые  позиции?  Если  военные  обстоятельства  требовали
отхода, то и тогда надо  было  подождать  продовольствия.  Турки  находились
далеко, прямой опасности столкновения с ними не  было.  Все  эти  вопросы  и
требуют разъяснения. Поэтому я и попросил военный  суд  разобраться,  кто  в
этом виноват". В это время нас уже окружали десятки красноармейцев. Началась
обычная мирная беседа солдат с комиссаром.
   Во время этого разговора я увидел, что метрах  в  100-150  от  нас  стоит
Амазасп в окружении нескольких своих приближенных  и  пристально  смотрит  в
нашу сторону. Вдруг двое его  телохранителей-кавалеристов  побежали  в  нашу
сторону,  растолкали  окружавших  меня  красноармейцев,  и  один   из   них,
размахнувшись, ударил меня плетью по голове и шее. Я инстинктивно  схватился
за револьвер. Тот тоже выхватил маузер. Но  тут  вмешались  красноармейцы  и
разняли нас, предотвратив неизбежное кровопролитие. Я молча сел в  машину  и
уехал. Я думал: как  могло  получиться,  что  Амазаспу  стала  известна  моя
телеграмма Шаумяну? Но так и не смог тогда найти ответа.
   В Сумгаите первым делом я постарался достать газету "Бакинский  рабочий",
чтобы узнать новости. И вдруг в номере за 22 июля вижу дословный текст своей
телеграммы Шаумяну. "Как это могло произойти? - возмутился я. -  Амазасп  не
арестован, не предан суду, а телеграмма опубликована в газете?"
   Позже, в Баку, выяснилось, что моя телеграмма была передана в  газету  по
неопытности  секретарем   Шаумяна   Ольгой   Шатуновской,   которая   хотела
обнародовать факт предательства дашнаков на фронте.
   В той же газете  я  прочитал  сообщение,  которое  взволновало  меня  еще
больше: оказывается, накануне  во  всех  районах  Баку  состоялись  массовые
митинги, на которых обсуждался вопрос о приглашении английских войск в Баку.
Только большевики выступили против, "за" - меньшевики, эсеры и дашнаки.
   О том, что бакинские эсеры были в те дни  тесно  связаны  с  англичанами,
впоследствии достаточно красноречиво рассказал в своих  мемуарах  английский
генерал Денстервиль, возглавлявший в Баку английские  оккупационные  войска.
"Связь с Баку, - пишет этот генерал, - у меня была налажена  при  посредстве
почти ежедневных курьеров. Наши друзья социал-революционеры были в состоянии
в скором времени свергнуть большевиков, установить новую форму  правления  в
Баку и пригласить на помощь англичан".
   Рабочие Баку, измученные голодом, напуганные нашествием турок,  предпочли
тогда  английское  зло  немецко-турецкому  и  на   митингах   выступали   за
приглашение английских войск.
   Приехал я в Баку 25 июля. В этот день заседал Бакинский Совет, на котором
присутствовали члены районных советов,  судовых  комитетов  и  представители
Красной  Армии.  В  обстановке  острой  борьбы  незначительным  большинством
одержала верх резолюция о приглашении английских войск в Баку и  образовании
нового коалиционного правительства с участием всех партий, представленных  в
Совете (258 голосов, против - 236).  Сыграл  свою  роковую  роль  и  переход
группы моряков  Каспийской  военной  флотилии  -  частью  обманутых,  частью
подкупленных английской агентурой - на сторону правых партий.
   Многие из нас выступили в Бакинском комитете  партии  против  решения  об
уходе Народных Комиссаров со своих постов. Было принято  предложение  власти
не сдавать. Утром того же дня в нашу поддержку  прошли  и  митинг  и  мощная
демонстрация на площади Свободы.
   Вечером в переполненном зале оперного театра состоялось собрание бойцов и
командиров бакинского гарнизона. Выступая на этом собрании,  Шаумян  сказал,
что "революционный фронт стиснут с двух сторон - извне и  изнутри.  Бакинцам
надо ждать помощи только из России!"
   Шаумян, информировав Ленина о положении и о мерах, которые принимаются на
месте, просил его  оказать  в  кратчайший  срок  помощь  свежими  войсковыми
частями. В ответ на эту просьбу была  получена  телеграмма  Ленина:  "Насчет
посылки войск примем меры, но обещать наверное не можем".
   Такой неопределенный ответ был вполне понятен и объясним:  1918  год  был
крайне тяжелым для Советской России - Советская власть билась в  смертельной
схватке  с  восставшей  контрреволюцией  и   иностранной   интервенцией   14
государств.
   Как член Бакинского комитета партии,  я  участвовал  в  те  дни  во  всей
партийной, политической и военной работе. И  все  же  я  стремился  поскорее
вернуться на фронт. Остро переживая наши  общие  трудности,  я  (чего  греха
таить!)  никак  не  мог  забыть  чувства   личной   обиды,   оскорбления   и
предательства Амазаспа. В  категорической  форме  я  потребовал  от  Шаумяна
немедленно арестовать Амазаспа и назначить вместо него одного из  командиров
батальонов. "Тогда я немедленно вернусь на фронт, и  уверен,  что  на  нашем
участке фронта мы организуем оборону Баку", - сказал  я.  Шаумян  понимал  и
разделял мои настроения и в то же время убеждал не торопиться:  "У  нас  нет
такой силы, чтобы это осуществить. Амазасп знает о твоем требовании  предать
его суду и, наверняка, принял меры самозащиты".
   Когда было принято  решение  не  сдавать  власти  в  Баку,  оставаться  и
сражаться здесь до конца, мы решили эвакуировать в  Астрахань  членов  семей
партийных и советских работников. Как и до этого, я жил на квартире Шаумяна.
Екатерина Сергеевна всячески тянула с отъездом, не желая  оставлять  мужа  и
двух сыновей-подростков - Сурена и  Леву,  участвовавших  в  боевой  дружине
большевиков. Не хотела уезжать также и жена Джапаридзе  Варвара  Михайловна,
имевшая на руках двух маленьких дочерей - Елену и Люцию.  Приходилось  и  ее
уговаривать ехать. В конце концов удалось заставить их  собрать  необходимые