у  них,  судя  по  всему,  тоже  произвело  хорошее  впечатление.   Но   они
по-товарищески журили меня за то, что я подверг себя  такой  опасности  и  к
тому же неправильно выбрал путь. Оказывается, надо  было  идти  через  овраг
чуть дальше: там простреливалось значительно  меньшее  расстояние.  Один  из
красноармейцев,  который  хорошо  знал  именно  этот,  менее  опасный  путь,
проводил меня. Отпуская  меня,  командир  роты  предупредил,  что,  когда  я
достигну опасной зоны, они откроют сильный ружейный огонь и тем отвлекут  от
меня внимание турок. Так все и произошло. Я благополучно вернулся назад.
   С  наступлением  темноты  наши  части  стали  сниматься  и  организованно
отходить в сторону  города  Шемахи.  Турки  не  заметили  отступления  и  не
преследовали нас. Наши части расположились на холмах перед городом.
   В Шемахе я застал командующего отрядом Казарова. По его виду никак нельзя
было сказать, что он серьезно болел. Я не знал еще тогда, что он  уже  давно
за моей спиной договорился с Амазаспом о сдаче фронта. Но тогда  подозревать
их в предательстве у меня не было оснований.
   На следующее утро я проверил,  как  идет  эвакуация  раненых.  Проследил,
чтобы их всех удалось вывезти.
   В середине дня вдруг подбегает ко мне командир одной роты и  докладывает,
что его солдаты без разрешения снялись с позиции и уходят по соседней  улице
в сторону Баку.  Мы  с  ним  побежали  на  ту  улицу.  Увидя  толпу  солдат,
действительно идущих в направлении Баку, я выхватил  револьвер  и  закричал:
"Стой, стрелять буду!" Уверенности в благополучном исходе своего поступка  у
меня не было. Я понимал: "Их много, они вооружены, а нас двое, я к  тому  же
угрожаю револьвером; что им стоит убить нас?"  Однако  я  еще  раз  крикнул.
Солдаты остановились и по моему приказу вернулись обратно.
   Как раз в этот момент в Шемаху  прибыла  часть  отряда  Петрова.  В  моем
распоряжении оказалась надежная группа матросов, к тому же на грузовике и  с
пулеметом.
   Когда стемнело, мы подняли  пехоту,  оставив  конницу  в  арьергарде,  на
подступах к Шемахе. Тут я впервые стал серьезно думать  о  странной  позиции
командующего отрядом и  заболевшего  командира  бригады.  У  меня  мелькнула
мысль: а нет ли у них какого сговора,  уж  очень  дружно  они  "заболели"  и
как-то подозрительно схожи были их рассуждения.
   Совершенно промокший, уставший, в эту ночь я впервые в жизни  спал,  сидя
верхом на коне. Засыпая, я вдруг чувствовал, что падаю, сразу просыпался.  И
так много раз.
   В Маразах я остановился отдельно от командующего отрядом, в  крестьянской
избе. Поскольку из Баку мне обещали, что скоро приедет Шеболдаев, я спокойно
лег спать.
   Встаю на другой день и вижу: все войска построены.  Впереди  на  конях  -
командующий  отрядом  и  неожиданно  появившийся  командир  нашей   бригады.
Оказывается, уже дана команда двигаться в  сторону  Баку,  прибыть  в  район
Водокачки, в нескольких километрах от станции Сумгаит.
   Я был поражен: как это без меня, комиссара, было принято  такое  решение?
Чем оно вызвано? Ведь турок не видно, зачем же  так  поспешно  отступать?  С
этими вопросами я обратился к Амазаспу. Он ответил: "Командую бригадой я,  и
сам отвечаю за свои  действия"  -  и  двинул  коня  вперед.  Я  остановился,
ошеломленный всем происшедшим.
   Вскоре я встретил командира конной сотни Сафарова и предложил ему  вместе
с его  сотней  остаться  в  моем  распоряжении.  Он  охотно  согласился.  Мы
направились с ним на телеграф, чтобы немедленно  сообщить  о  происшедшем  в
Баку.  Сафаров  согласился,  что  столь  поспешный  отход  отряда  ничем  не
оправдан.  Тут  я  вспомнил  и  сопоставил  все   поступки   и   рассуждения
командующего отрядом и командира бригады за последние дни.  Получалась  цепь
заранее продуманных  действий.  Предательство!  Придя  к  такому  выводу,  я
направил в Баку в адрес Шаумяна телеграмму: "Вопреки моим усилиям по приказу
Амазаспа отошел обоз, а за ним постепенно двинулась пехота. Виновники должны
быть преданы суду".
   В то утро из  Баку  в  мое  распоряжение  неожиданно  поступила  легковая
машина. Она оказалась весьма кстати. Сразу поехал на железнодорожную станцию
Сумгаит, где имелась телеграфная связь с органами управления фронта. Получив
гарантию, что продовольствие в нашу часть будет  обязательно  доставлено,  я
вернулся в расположение бригады.
   Подъезжая к зданию водокачки, где был размещен  штаб  бригады,  я  увидел
около дороги несколько сот отдыхающих на земле  красноармейцев.  Машина  моя
была  открытая,  я  сидел  на  заднем  сиденье.  Вдруг  вижу,  как  один  из
красноармейцев лениво поднялся с земли и, опираясь на винтовку, обратился  к
шоферу, требуя остановить машину. Почему он  обратился  с  этим  вопросом  к
шоферу, а не ко мне,  комиссару?  Шофер  не  подчинился,  машина  продолжала
двигаться. Тогда я приказал шоферу остановить машину и, выйдя из нее, строго
спросил красноармейца: "В чем дело, что случилось?"
   Подошли еще несколько бойцов. Первый красноармеец, смущаясь  и  волнуясь,
спросил: "Правда ли, товарищ  комиссар,  что  вы  предали  нашего  командира
Амазаспа военному суду?"
   Этот вопрос крайне удивил меня. Откуда они могли узнать о моей телеграмме
Шаумяну? Сразу  мелькнула  мысль:  "Против  меня,  видимо,  что-то  задумано
Амазаспом, так как без него солдаты ничего не могли знать о  телеграмме".  Я
ответил не сразу, а в свою очередь задал встречный вопрос: "Вы видели турок,
когда уходили из Маразов?" - "Нет, - отвечают, - не  видели".  -  "Зачем  же
тогда вы так поспешно отступали? Ведь у вас  не  было  ни  хлеба,  ни  воды.