Азербайджане и Дагестане, которая упорно добивалась присоединения к  Турции.
Грузинская  партия  федералистов  и  армянская  партия  дашнаков   требовали
федеративного положения в составе России. Меньшевики вместе  с  большевиками
до Октябрьской революции высказывались за единство республиканской России  с
областным самоуправлением. Это предусматривалось и в программе РСДРП.
   Теперь положение изменилось. Правящие круги Турции  добивались  включения
Азербайджана в  состав  своего  государства.  Выступившим  турецким  войскам
всячески помогали азербайджанские помещики, правительство которых находилось
в Елизаветполе и держало в своем подчинении те районы Азербайджана,  где  не
было Советской власти.
   Когда в начале июня 1918 г. было принято решение  о  наступлении  Красной
Армии, мне разрешили уехать на фронт. Я был назначен комиссаром 3-й бригады,
которой командовал известный дашнак Амазасп.
   Положение мое было не из легких. Мне, почти не имевшему  военного  опыта,
предстояло знакомиться с  командными  кадрами  и  солдатами  в  ходе  самого
наступления. Нужно было завоевать доверие своих подчиненных. Кроме  того,  я
должен был участвовать как в принятии решений о проведении военных операций,
так и в их непосредственном осуществлении.
   В течение первого месяца мы продвинулись довольно далеко вперед.  Успешно
наступая, мы вскоре подошли к уездному центру Геокчай.  В  это  время  турки
ввели в бой свежие части и ударили во фланги наших войск. Чтобы не допустить
окружения своих передовых частей, мы  должны  были  вывести  их  из  города.
Началось отступление с боями.
   Участие в этих боях стало для меня хорошей военной школой. В частях  меня
узнали и, судя по всему, признали. Пожалуй, больше всего  солдатам  пришлось
по душе то, что, в  отличие  от  командира  бригады  Амазаспа,  я  долго  не
засиживался в штабе, а большую часть времени проводил в окопах среди  солдат
- то в одном, то в другом батальоне.
   С начала отступления я шел с арьергардом, в последних  рядах  отступающих
войск, чтобы не допустить среди солдат паники. Отступая,  мы  перешли  через
перевал и закрепились на другой его стороне. Вершина  была  в  руках  турок.
Позиция их была более выгодной. К тому же у нас не было  резервов.  Командир
бригады Амазасп и командующий отрядом бывший полковник царской армии Казаров
все время повторяли, что турки при  поддержке  кавалерии  могут  ударить  по
нашему  левому  флангу,  отрезать  нас  от  тыла  и  разгромить.  Мы   ждали
подкрепления. Отряд Петрова, прибывший из России, ожидался через день-два  в
Шемахе.
   Заняла позицию на фронте и дружина из нескольких сот  молокан  -  русских
крестьян Шемахинского уезда. Это была подмога.
   Вдруг, когда мы находились  в  штабной  палатке,  командир  бригады  стал
жаловаться, что у  него  сильно  заболел  живот  и  он  не  в  силах  больше
оставаться здесь. По наивности я поверил. Он  взял  коня,  телохранителей  и
уехал. Только позже я догадался, что болезнь Амазаспа была выдумкой.
   На следующий день утром турки усилили огонь. Командующий отрядом  Казаров
убеждал, что единственный выход - отступить до Шемахи, а затем до Маразы; но
это нужно сделать только ночью.
   Вдруг, еще до обеда, он заявил мне,  что  тоже  плохо  себя  чувствует  и
должен уехать в госпиталь  в  Шемаху.  Это  меня  возмутило:  вчера  заболел
командир бригады, а сегодня - командующий  отрядом!  Старшим  оказался  я  -
комиссар, почти не имеющий военного опыта,  да  еще  в  роли  командира.  Но
делать было нечего. Я понимал, что в создавшихся условиях моя главная задача
состоит в том, чтобы выстоять до темноты, а  ночью  организованно  отойти  к
холмам перед Шемахой.
   В  это  время   поступило   сообщение,   что   турецкие   войска   начали
подозрительные передвижения на левом фланге. Конная сотня Сафарова стояла  в
резерве. Мы с ним договорились: он  выведет  свою  сотню  из  оврага,  чтобы
дезориентировать противника, и инсценирует  передвижение.  Ему  это  успешно
удалось: он двинул сотню по склону горы, как бы в обход турецких позиций.
   Я направился к батальону, занимавшему нашу центральную позицию.  Он  имел
две цепи окопов. Побеседовав с солдатами, я не заметил у них особой тревоги.
   Мы находились во второй линии окопов; бой шел на первой линии, до которой
было около трехсот метров. Путь к ней шел  через  овраг.  Часть  этого  пути
простреливалась противником, а сам овраг был в  относительной  безопасности.
Стал спускаться в овраг. Только  сделал  несколько  десятков  шагов,  как  с
разных сторон засвистели пули. Я упал на землю, как бы  убитый.  Свист  пуль
некоторое время продолжался. Инстинктивно я  стал  потихоньку  придвигать  к
себе близлежащие камни, чтобы спрятать за ними  голову,  не  то  можно  было
погибнуть даже и от шальной пули. Потом воспользовался затишьем,  вскочил  и
быстро побежал вперед. Пули засвистели снова. Я опять упал. В  это  время  я
подумал,  что  вообще,  выскочив  в  овраг,  я  сделал   глупость,   проявил
горячность: ведь меня могли легко убить  или  ранить.  И  все  это  в  такой
момент, когда нет ни командира бригады, ни командующего отрядом.
   Турки, видимо, решили, что я убит, и перестали  стрелять.  До  безопасной
зоны оставалось не более двух десятков шагов.  Я  вновь  рванулся  вперед  и
ввалился в  овраг.  Чувство  какого-то  облегчения  овладело  мной.  Я  стал
спокойно подниматься по склону горы к  передовым  окопам.  Находившиеся  там
солдаты  оборачивались,  удивлялись,  откуда  я  взялся.   Выяснилось,   что
настроение у солдат хорошее, патроны и хлеб есть, жалоб особых нет.  Солдаты
расспрашивали меня об общем положении на фронте.
   Командиры рот мне очень понравились, им можно было верить. Мое  появление