привожу одно из них:
   30.12. 1917 г.
   Ашхен!
   Пишу  письмо...  Правда,  пишу  с  большим  опозданием.  Наверное,   тетя
беспокоится. Наши домашние  тоже,  конечно,  беспокоятся.  Сегодня  им  тоже
напишу письмо. Я очень рад (и ты, наверное, рада?), что тебе дали достаточно
длительный отпуск. Мне остается только пожелать  (но,  может,  и  напрасно?)
весело провести время. Ты свое время старайся  использовать  и  для  чтения.
Между прочим, я записан в Пушкинской  библиотеке.  Мой  читательский  билет,
кажется, у Гайка или Маник. Прочитай "Историю Французской революции"  Глоса.
Некоторые книги Максима Горького мне здесь дадут  и  я  пошлю  тебе.  Можешь
пользоваться и книгами, которые лежат в моей корзине.
   О чем еще написать? Да, не думай ради бога, что эти  строки  я  пишу  для
наставления. Пишу, потому что тебе что-то другое не  могу  написать.  Ну,  а
если это и наставление? Ведь у всех  старых  людей  есть  привычка  и  право
наставлять других.
   Так или иначе, верно, конечно, что я твой старик,  и  у  меня  появляется
желание давать тебе наставления.
   Передай привет тете Габо, Гайку и детям. Привет также Астхик и Арусяк. Им
также я обещал написать письмо, но до сих пор не написал. Сейчас  тем  более
не могу написать, поскольку в школах каникулы,  а  я  знаю  только  школьный
адрес Арусяк, и, к сожалению, не знаю домашнего  адреса.  Ничего,  я  сделаю
так? Напишу тебе, а ты передашь им.
   Я очень хорошо себя чувствую. Особенно  после  приезда  Георгия*.  Целыми
днями я занят, а если выдается свободное  время  (что  очень  редко  бывает)
проводим его с Георгием. Время, в отличие от Тифлиса,  здесь  проходит  так,
что забываешь себя, свое "я" сливается в общее с товарищами,  живешь  жизнью
общего и забываешь личную жизнь. А это великое дело, особенно или  только  в
те времена, когда личная жизнь не  является  утешительной,  а  скорее  всего
пустая, неопределенная и безнадежная.
   Преимущество  Баку  для  меня,  по  сравнению  с  Тифлисом,  в  том,  что
окружающая жизнь  полностью  захватывает.  Днем  до  трех  часов  работаю  в
редакции газеты "Известия Советов рабочих  и  солдатских  депутатов".  После
работы вместе с Георгием  идем  в  кооперативную  столовую  обедать  (должен
сказать, что очень хороший, чистый и вкусный обед дают). После  обеда  сразу
садимся  на  поезд,  идущий  в  сторону  рабочих  поселков,  которые  иногда
находятся на расстоянии 10-15 верст.  Иногда  приходится  очень  долго  идти
пешком. Например на этой неделе два дня назад, когда падали  крупные  хлопья
снега и было достаточно холодно, а под ногами грязь, в сопровождении  одного
рабочего мы прошли по нескольким  заводам  и  организовывали  там  лекции  и
митинги.
   Впечатляюще  смотрятся  Балаханы.  Этот  огромный   нефтяной   мир,   где
возвышается лес черных огромных  вышек,  одна  к  другой,  и  многочисленные
механизмы, грохочущие и свистящие.  Нефтяным  маслом  окрашенный,  странный,
оригинальный, впечатляющий лес, с рабочими,  также  пропитанными  нефтью,  и
составляет этот город  нефтяных  вышек.  Город,  в  котором,  кроме  грязных
рабочих, никого не встретишь. Пройдешь верст  10  и  более,  а  кругом  одни
заводы и рабочие.  Нет  роскошных  или  нарядных  домов,  оранжерей,  садов,
парков, разукрашенных дам  или  толстопузых  господ.  Иногда  только  фаэтон
промчится рядом, везущий управляющего или инженера,  и  внесет  диссонанс  в
жизнь рабочего города. Шагаем по грязи. Валит снег. То бьет по лицу, то  как
бы нежно целует лицо, от нашего тепла тает, и вода медленно стекает с нас на
землю. Шагаем по грязи, по  мягкой  смеси  снега  и  грязи.  Впереди  шагает
карабахский богатырь, рабочий Микаэл, который с 1905  г.  работает  в  нашей
партии. Работает без  устали.  Своей  работой,  энергией  воодушевляет  нас.
Местные рабочие передают нам, внушают нам свои чувства и надежды,  дают  нам
смысл жизни, а мы даем их чувствам содержание.
   После того как мы прошли 4 версты, наконец дошли до нужной  нам  нефтяной
вышки, ориентир которой нам был дан  "Мирзоев  9-я  группа".  Рабочие  сидят
вокруг огромной нефтяной печи. Мы подходим, садимся с ними  и  греемся.  Как
хорошо после холода и снега посидеть у горячей печи, расслабиться от тепла и
впасть в  мир  собственных  романтических  грез  и  размышлений.  Постепенно
подходят другие рабочие: измученные, в грязной и истрепанной одежде... Тут я
начинаю выступать. В начале я не знаю, что буду говорить, и даже о  чем.  Но
после того, как начинаю "Товарищи рабочие!",  слова  текут  друг  за  другом
сами. Говорю, говорю, выражая как бы за них их боль и протест,  зародившиеся
в их сердцах. Кажется тебе, что ничего еще и не сказал, что многое еще  надо
сказать, выразить наши  общие  чувства,  идущие  от  души,  высыпать  огонь,
который горит внутри тебя, чтобы зажечь этим огнем  слушателей.  Вдруг  твой
товарищ шепчет на ухо "заканчивай" и показывает на часы.
   Рабочие окружают нас, задают вопросы, просят приходить еще.  Угощают  нас
чаем и куском хлеба, не пожалев поделиться своим фунтом хлеба.
   Довольные тем, что мы вдвоем, что делаем дело, которое дает нам  ощущение
радости жизни счастливых людей, снова направляемся в путь - на другой  завод
в трех верстах отсюда. Темнеет. Опять шагаем по грязи и лужам, уже ничего не
видя из-за сумерек и крупного снега. Доходим до "5-й группы Мирзоева"...
   Наконец возвращаемся на вокзал, садимся  в  вагон,  в  нем  кроме  нас  -
никого. Выбираем купе потемнее.  От  усталости  растягиваемся  на  сидениях.
Радостное и приподнятое настроение сменяется размышлениями  -  у  каждого  о
своем. Мои мысли уносят меня далеко. Настроение  становится  неопределенным,