последствий сталинского режима в обществе  и  лояльность  к  Н.С.Хрущеву  до
самого конца его политической карьеры.
   Впрочем, Брежнев и Черненко не особо скрывали свои личные обиды на  отца.
Микоян открыто назвал Черненко нечестным человеком, предложил ему  уволиться
из аппарата Верховного Совета и "добровольно положить  партбилет  на  стол".
Тот спешно "уволился" с канцелярской работы в  ВС  под  защиту  Брежнева  на
должность зав. общим отделом ЦК, что позже проложило ему путь в  Генеральные
секретари ЦК КПСС. Брежнев же не мог простить Микояну, что в 1964 г. Хрущев,
задумав  повысить  роль  Верховного  Совета  как  подлинного  парламента   и
реорганизовать с этой  целью  его  Президиум,  сказал  при  всех,  показывая
пальцем в сторону Брежнева,  тогдашнего  Председателя  Президиума,  даже  не
глядя на него: "Но этот с  такой  задачей  не  справится!  Или  я,  или  ты,
Анастас. Я кроме Секретариата ЦК еще и в Совмине председательствую. Придется
тебе, Анастас". Конечно, форма обидная, но не от Микояна  же  это  исходило.
Брежневу же нравилась должность в ее традиционной конструкции,  когда  можно
было не работать, а лишь по два-три часа - и то не  каждый  день  -  вручать
ордена и принимать иностранных послов (а в свободное время заниматься охотой
и иными увеселениями). Но именно лишившись этой должности, Брежнев по иронии
судьбы стал вторым лицом  в  Секретариате  партии,  а  потом  и  Генеральным
секретарем. Эта должность ему понравилась еще больше.
   Даже личная порядочность  отца  по  отношению  к  Хрущеву  в  момент  его
отставки и государственный подход к вопросу о  смене  лидера,  когда  Микоян
предложил хотя бы на год сохранить  за  Хрущевым  пост  Председателя  Совета
Министров, чтобы  разом  не  дискредитировать  того,  кого  только  что  все
восхваляли, вызвали недовольство и опасение Брежнева и его  окружения.  Отец
поздравил Хрущева с новым, 1965  годом.  Разговор  подслушали,  записали  на
пленку и тут же донесли в Кремль, где и этот  факт  вызвал  раздражение.  Их
решили поссорить, что и начали делать при помощи клеветы через своих людей в
обоих домах.
   У Микояна было несколько столкновений с новым "коллективным" руководством
после отставки Хрущева. Брежнев  как  руководитель  не  вызывал  у  него  ни
уважения, ни личных симпатий. Удручали ограниченность, безразличие к  делам,
способность менять точку зрения в зависимости от того,  кто  зайдет  к  нему
последним. Именно так объяснил  мне  отец  суд  над  писателями  Даниэлем  и
Синявским. Микоян долго говорил с Брежневым, настоял  на  том,  что  они  не
будут преданы суду. Как нередко он поступал  для  достижения  главной  цели,
предложил компромисс -  в  крайнем  случае,  ограничить  дело  "товарищеским
судом" в Союзе  писателей  СССР.  Брежнев  согласился,  но  потом  дал  себя
переубедить зашедшему к нему позже Микояна  тогдашнему  "главному  идеологу"
Суслову. И писатели немало времени провели в заключении.
   Работать в подобных условиях становилось бессмысленным. Отец решил  уйти,
сказал: "Это не та команда,  где  я  могу  работать".  Брежнева  это  вполне
устроило.
   После выхода на пенсию Микоян оставался несколько лет  членом  Президиума
Верховного Совета СССР, появлялся на трибунах,  и  неизменно  его  встречали
аплодисментами, более продолжительными, чем  те,  которых  удостаивался  сам
Брежнев.  Кстати,  эта  самая   продолжительность   аплодисментов   так   же
нервировала  тщеславного  Леонида  Ильича,  как  и  сохранявшийся  авторитет
Анастаса Ивановича. И он принимал меры. С 1973-74 гг. по указанию из  Кремля
Микояна никуда больше не избирали. Даже на очередной съезд КПСС дали  только
гостевой билет в ложу, подальше от публики. (Иначе, как старейшему делегату,
ему  пришлось  бы  поручить  открыть  съезд  -  такова  была  установившаяся
традиция). Когда он вышел в фойе, его увидели и устроили  подлинную  овацию.
По выходе из Дворца съездов венгерский лидер Янош Кадар  догнал  его,  чтобы
дружески приветствовать.
   Отца раздражало словоблудие по  телевизионным  каналам  и  в  газетах  по
поводу "верного ученика Ленина" - Брежнева. Часто из-за этого он просил  нас
выключить телевизор. В весьма резкой форме  отверг  совет  своей  секретарши
(сотрудницы КГБ) воздать публично хвалу новому вождю, упомянув в статье  или
выступлении  его  "выдающуюся"  роль,  сравнить  его  с  Лениным,  используя
собственную биографию "от Ильича до Ильича", чтобы вернуть себе почет, вновь
быть избранным в ЦК  и  Верховный  Совет,  появляться  в  президиумах  и  на
трибунах. Вторжение в Чехословакию в 1968  г.  принял  крайне  отрицательно.
Сразу же сказал: "Это - катастрофа!"
   Отношение Брежнева и других к  Микояну  не  было  тайной  для  партийного
идеологического аппарата. Работники  Института  Маркса,  Энгельса  и  Ленина
прекрасно знали, куда дует ветер. Человеку, состоявшему 45 лет в ЦК и 40 лет
в Политбюро надлежало вспоминать не то, что помнилось, а повторять  то,  что
опубликовано в официальной истории КПСС. Это в полной  мере  относится  и  к
"Воспоминаниям" Микояна, опубликованным в те годы. Правда, первый том был  в
большей степени свободен от предвзятого редактирования. И описываемый период
не столь острый, да и авторитет Микояна в 1970 г., все еще члена  Президиума
Верховного Совета, сдерживал цензоров. Второй том  получился  гораздо  хуже:
там вмешательство  редакторов-цензоров  присутствовало  повсеместно.  Однако
отцу мешал и "внутренний редактор" - он,  как  автор,  очень  хотел  увидеть
книги изданными именно в своей стране, и потому сам был  вынужден  пойти  на
умолчания и компромиссы.
   Благодаря  архивным  материалам  и  моим   личным   записям   удалось   в
значительной мере нейтрализовать последствия подобного редактирования.
   Третий том, начинавшийся с периода после 1924 г., находился  в  работе  в