перехватить лодку, в которой он добирался до Астрахани в конце 1919  г.  Его
могли унести кровавые ураганы 1937-38 гг. Его мог убить отчаявшийся  солдат,
стрелявший в его машину, выезжавшую из Спасских ворот осенью 1941 г.  В  его
кабинет в Кремле или во Внешторге  могла  попасть  немецкая  бомба,  ибо  он
никогда при воздушной тревоге не уходил в бомбоубежище. В 1943 г. его  вагон
стоял на станции Дарница под  Киевом,  которую  регулярно  бомбила  немецкая
авиация. Он мог утонуть во время шторма возле Курильских островов в 1945  г.
Он был бы уничтожен Сталиным в 1953 г., если бы  тот  прожил  еще  несколько
месяцев. Его могли бы убить на улицах Будапешта в 1956 г.,  когда  он  велел
водителю  открытого  бронетранспортера  провезти   его   по   местам   самых
ожесточенных боев (пули  стучали  по  бортам  машины  беспрерывно,  сыпались
сверху из окон домов). Он мог утонуть в ледяных  водах  Атлантики  в  январе
1959 г., когда два из четырех двигателей  самолета,  летевшего  по  маршруту
Нью-Йорк-Копенгаген,  загорелись  над  океаном.  Лайнер  чудом  дотянул   до
ближайшей военно-морской базы США, где  срочно  расчищали  от  двухметрового
слоя снега посадочную  полосу.  В  ноябре  1959  г.,  после  возвращения  из
Мексики, выяснилось, что еще 20 минут полета и самолет  потерпел  бы  аварию
из-за некачественной сборки турбины. В 1963 г. в Кремлевской больнице  после
небольшой операции ему влили кровь  донора,  больного  гепатитом.  Выход  из
тяжелейшей болезни в 68 лет был настолько трудным, что  он  признался  брату
Артему, что начал терять надежду на выздоровление.
   Только в октябре 1978 г., в возрасте около 83-х лет, ему не  повезло:  он
простудился, затем началось воспаление легких, перешедшее в отек легкого,  и
организм не выдержал.
   И все же: почему при всех лидерах ему везло в политической жизни? Выскажу
свое личное мнение, не претендуя на исчерпывающий ответ.
   Он никогда не стремился вверх, на высшие посты. Напротив,  всегда  упорно
отказывался  от  повышений,  а   соглашался,   лишь   подчиняясь   партийной
дисциплине. Поэтому ни один "первый" не видел в  нем  личной  опасности  для
себя.
   Всецело преданный работе, он к тому же  обладал  поистине  "компьютерной"
памятью,  был  прекрасным  организатором,   всегда   находившим   выход   из
безвыходной, казалось бы, ситуации, блестящим  и  энергичным  руководителем,
справлялся с любыми  заданиями,  которые  ему  давались  сверх  и  без  того
громадной нагрузки. И не старался изобразить успех как некий подвиг,  просто
работал и не выпячивал своей роли.
   В спорах с руководителями, стоявшими выше него - Шаумян,  Ленин,  Сталин,
Хрущев,  -  был  тактичен,  старался  не  доводить  разногласия  до   резкой
конфронтации, умел выявлять расхождения и высказывать свое мнение, не  роняя
престижа лидера, с которым спорил.
   В 20-х годах искренне хорошо относился к Сталину, уважал и ценил  его,  и
тот, как прекрасный психолог, это видел.
   С середины 30-х годов и позже, будучи свидетелем разнузданных  сталинских
репрессий, оказался способным на  компромиссы  со  своей  совестью,  хотя  и
спорил со Сталиным из-за арестов, но не затевал с ним борьбы, поскольку  она
не имела никаких шансов на успех.
   К  другим  руководителям,  членам  Политбюро  и  правительства,  проявлял
лояльность, никогда не интриговал, не старался выставить их в дурном свете.
   Обладал редкой силой воли, удивительным даром  убеждения,  основанным  на
сильном характере, остром живом уме, логике, знаниях и опыте.
   Умел  жестко  и  настойчиво  отстаивать  свою  точку  зрения  и  находить
аргументы,  заставлявшие  оппонентов  уступать.  Это   проявилось   особенно
наглядно, когда он защищал Хрущева от нападок в 1956 и 1957 годах. Это же не
раз проявлялось в спорах в Президиуме  ЦК  при  Хрущеве  в  ходе  обсуждения
некоторых  инициатив  последнего.  Жизнь  доказывала  правоту  Микояна,  что
вызывало невольное уважение к его суждениям и со стороны самого Хрущева.
   Умел также находить компромиссы, которые предотвращали принятие  решения,
неправильного с его точки зрения.
   Скорее всего, в этом, возможно, неполном перечне можно найти противоречия
- но разве они не являются неизбежным спутником характера  каждого  человека
(если он имеет характер)?

   Нелегко было вместить в  один  том  основное  и  наиболее  интересное  из
огромного  литературного  и  документального  наследия  Анастаса   Ивановича
Микояна.  Надеюсь,  в  дальнейшем  окажется  возможным  восполнить  пробелы,
возникшие из-за недостатка места, а также и потому, что не все известные мне
записи моего отца были переданы из Президентского архива в Российский  Центр
хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Именно  материалы
этого учреждения, главным образом, и были использованы.  Большим  подспорьем
оказались также многочисленные записи, сделанные лично мною  в  разные  годы
под диктовку А.И.Микояна и хранившиеся все минувшие годы у меня дома.  Их  я
тоже использовал, насколько позволил объем  книги.  Кое-что  записывали  или
рассказывали мне старшие братья и сын Владимир.
   В основе первых глав настоящей книги лежат выпущенные  Госполитиздатом  в
1971 и 1974 гг. два тома воспоминаний А.И.Микояна. Надо сказать, что  второй
том нес на себе зримый отпечаток тяжелой руки редакторов и цензоров ЦК КПСС.
Я помогал отцу в его работе и имел возможность наблюдать иногда абсурдный, а
иногда вполне осмысленный "прессинг" на бывшего члена Политбюро, попавшего в
немилость к брежневскому окружению (впрочем,  нисколько  не  сожалеющего  об
этом). Главными причинами  немилости  были  верность  курсу  на  преодоление