сь  туда  представлять  интересы  Принца   с   настолько   широкими
полномочиями, что их сочли скорее плодом его стремления ей угодить и желания
потешить ее тщеславие, чем  свидетельством  подлинного  намерения  прийти  к
соглашению. Она возвратилась в  Париж  с  большими  надеждами.  Но  Кардинал
извлек из этих переговоров весьма существенные выгоды: он  выигрывал  время,
усиливал недоверие к Принцу внутри его собственной партии и не выпускал  его
из Парижа, обманывая надеждою на соглашение в те самые  дни,  когда  у  него
отнимали Гиень, когда овладевали его крепостями, когда королевская армия под
командованием г-на де Тюренна и  маршала  Окенкура  держала  в  своих  руках
окрестные сельские местности, тогда как его собственная удалилась  в  Этамп.
Да и долго пробыть там она не смогла, не понеся значительного урона, ибо г-н
де Тюренн, извещенный о том,  что  Мадемуазель,  возвращаясь  из  Орлеана  и
проезжая через Этамп, пожелала увидеть армию на смотру, двинул  свои  войска
{31} и подошел к предместью Этампа раньше, чем туда вернулись  войска  армии
принцев и смогли защитить это предместье. Оно было захвачено и  разграблено,
после чего г-н де Тюренн и маршал Окенкур ушли  на  свои  квартиры,  перебив
тысячу или тысячу двести человек из лучших боевых частей Принца  и  уведя  с
собой много пленных. {32} Этот успех усилил надежды двора и породил  замысел
осадить в Этампе всю запертую там армию принцев. Сколь бы трудным  это  дело
ни представлялось, проведение его было тем не менее решено в  надежде  найти
там поиска поверженными в смятение, военачальников - погрязшими  в  распрях,
крепость во многих местах открытой и очень плохо  обеспеченной  необходимым,
тогда как помощь ей могла быть оказана лишь герцогом Лотарингским, с которым
двор рассчитывал договориться. {33} При этом имели в виду, надо полагать, не
столько исход осады, сколько внушительность, какую в общем мнении должен был
придать оружию короли столь значительный замысел. {34} И действительно, хотя
переговоры и продолжали вести  с  прежним  усердием  и  Принц  именно  тогда
особенно горячо желал мира, его нельзя было с достаточным основанием ожидать
до тех пор, пока успех предпринятого против Этампа не установит его условии.
Приверженцы двора пользовались этим положением дел, чтобы завоевать народ  и
посеять рознь в Парламенте. И хотя герцог  Орлеанский  постарался  выставить
напоказ свое полное единение с Принцем, он тем не  менее,  что  ни  день,  с
глазу  на  глаз  совещался  с  кардиналом  Рецем,  который  главным  образом
занимался разубеждением Месье в целесообразности  подсказанных  ему  Принцем
решений.
     Осада Этампа все еще продолжалась, и,  хотя  успехи  королевской  армии
были не слишком значительны, распространившиеся в королевстве слухи были для
нее весьма выгодны, и Париж ждал герцога Лотарингского как своего спасителя.
После ряда откладываний {35} и  подав  множество  поводов  к  подозрениям  о
наличии между ним и королем тайного сговора, он наконец прибыл; его прибытие
на время пресекло эти толки, и его встретили с исключительной радостью.  Его
войска  стали  лагерем  близ  Парижа,  и  творимые  ими  бесчинства  сносили
безропотно. Сначала в отношениях между ним и  Принцем  отмечалась  известная
холодность,  порожденная  допросом  о  старшинстве,  но,  видя,  что   Принц
непреклонен, он отступился от своих притязаний с тем большей легкостью,  что
измыслил трудности  этого  рода  только  затем,  чтобы  выиграть  время  для
заключения  с  двором  тайного  соглашения  о  снятии  с  Этампа  осады  без
каких-либо боевых действий с  его  стороны.  Однако,  поскольку  нет  ничего
легче, чем попасться впросак в то самое время, когда  чрезмерно  погружен  и
мысли о том,  как  обмануть  другого,  герцог  Лотарингский,  рассчитывавший
добыть для себя выгоды и вместе с тем обеспечить себе полнейшую безопасность
посредством затеянных им бесконечных переговоров с двором, которые он вел  с
крайней недобросовестностью как в отношении двора,  так  и  партии  принцев,
неожиданно для себя вдруг увидел, что на него идет королевская армия, и  был
захвачен врасплох, получив от г-на де Тюренна уведомление, что  тот  атакует
его, если он не снимет своего лагеря  и  не  удалится  во  Фландрию.  Войска
герцога Лотарингского были не слабее войск короля, и человек, который  пекся
бы о споем добром имени, мог бы, не  проявив  безрассудства,  отважиться  на
сражение. Но, каковы бы  ни  были  соображения  герцога  Лотарингского,  они
побудили сто предпочесть этому решение удалиться с позором и покорно  снести
ярмо, которое пожелал наложить  на  него  г-н  де  Тюренн.  Об  этом  герцог
Лотарингский не послал никаких сообщений ни герцогу Орлеанскому, ни  Принцу,
и из первых полученных ими известий о происшедшем они в самых  общих  чертах
узнали, что их войска ушли из Этампа, что от него  удалилась  и  королевская
армия и что герцог Лотарингский возвращается во Фландрию, {36}  притязая  на
то,  что  полностью  выполнил  приказание  испанцев  и  данное  им   герцогу
Орлеанскому слово снять  осаду  с  Этампа.  Это  известие  поразило  всех  и
заставило Принца отправиться к  своим  войскам,  ибо  он  опасался,  как  бы
королевская армия не напала на них в пути. Он выехал из Парижа с двенадцатью
или пятнадцатью кавалеристами,  подвергая  себя,  таким  образом,  опасности
наткнуться на неприятельские разъезды. Найдя свою армию в Лина, он привел ее
для размещения к Вильжюифу. Позднее она перешла  в  Сен-Клу,  где  простояла
долгое время, в течение которого не только погибли не сжатые на полях хлеба,
но, сверх того, были сожжены или разграблены почти все  загородные  усадьбы,
что начало возмущать парижан, {37} и Принц  был  уже  накануне  того,  чтобы
получить горестные подтверждения этого в день  святого  Антония,  о  чем  мы
поведем рассказ ниже.
     Между тем уполномоченный Кардинала Ланглад {38} продолжал ездить взад и
вперед между ним и Принцем. Они уже договорились о главнейших  условиях,  но
чем больше  упорствовал  Кардинал  в  отношении  менее  важных,  тем  больше
основани