| |
было предполагать, что он не хочет заключать соглашение. Эти
колебания придавали новые силы всем и всяческим группировкам и правдоподобие
всевозможным, умышленно распространяемым слухам. Никогда Париж не был так
возбужден, и никогда воля Принца так не металась между решениями в пользу
мира или войны. Испанцы, чтобы помешать заключению мира, хотели удалить
Принца из Парижа, и им в этом намерении споспешествовали друзья г-жи де
Лонгвиль, дабы удалить его и от г-жи де Шатильон. Да и Мадемуазель также
добивалась того же, что испанцы и г-жа де Лонгвиль, потому что, с одной
стороны, она хотела войны, как испанцы, дабы отомстить королеве и Кардиналу
за их противодействие ее вступлению в брак с королем, {39} а с другой -
желала, как г-жа де Лонгвиль, разорвать связь Принца с г-жой де Шатильон и
добиться еще большего, чем она, доверия и уважения с его стороны. Для
достижения этого она прибегла к тому, к чему Принц был чувствительнее всего:
она набрала на свой счет войска и пообещала ему предоставить деньги для
набора других. Эти обещания вместе с обещаниями испанцев и хитроумными
уловками друзей г-жи де Лонгвиль побудили Принца оставить мысли о мире. Еще
больше отдалило его от них не только недоверие, с каким, по его мнению, он
должен был относиться к двору, но и внушенная им себе самому уверенность,
что, поскольку герцог Лотарингский, потерявший свои владения и намного
уступающий ему по своим дарованиям, обрел такое значение благодаря своей
армии и своим денежным средствам, то и он, тем более, добьется еще больших
успехов и при этом станет сам себе господином. Именно это побуждение,
по-видимому, и повлекло Принца к испанцам, и именно оно заставило его
решиться поставить на карту все, что добыли ему в королевстве его
происхождение и заслуги. Насколько было возможно, он таил про себя эти мысли
и старался выказывать то же стремление к миру, переговоры о котором велись
все так же бесплодно. Двор пребывал тогда в Сен-Дени, и маршал Лаферте {40}
усилил королевскую армию приведенными им из Лотарингии воинскими частями.
Войска Принца были слабее меньшего из этих двух противостоявших им корпусов
и продолжали удерживать за собою Сен-Клу, имей и виду воспользоваться
мостом, чтобы избежать сражения и неблагоприятных условиях, но прибытие
маршала Лаферте, доставившее королевским войскам возможность разъединиться и
напасть на Сен-Клу с двух сторон, построив ведущий в Сен-Дени наплавной
мост, заставило Принца выступить из Сен-Клу с намерением достичь Шарантона и
разместиться на той косе, где река Марна впадает в Сену. Располагай Принц
свободою выбора, он принял бы, несомненно, другое решение, и для него было
бы легче и безопаснее оставить реку Сену по левую руку и, пройдя через Медон
и Вожирар, расположиться возле предместья Сен-Жермен, где на него, быть
может, и не напали бы из боязни вынудить парижан встать на его защиту. Но
герцог Орлеанский не пожелал дать на это согласие, страшась рокового, как
ему предсказывали, исхода сражения, наблюдать которое можно было из окон
Люксембургского дворца, и еще так как его уверили, что королевская
артиллерия станет беспрерывно палить по дворцу, чтобы его оттуда изгнать.
Таким образом, из страха перед мнимой угрозой герцог Орлеанский подверг
жизнь и судьбу Принца одной из самых больших опасностей, какие когда-либо
выпадали на его долю.
Итак, Принц двинул свои войска {41] с наступлением темноты 1 июля 1652
г., чтобы прибыть в Шарантон прежде, чем туда могли бы войти войска короля.
Силы Принца проследовали по Кур-Ла-Рен-Мер и вдоль внешних укреплений Парижа
от ворот Сент-Оноре до ворот Сент-Антуан, чтобы оттуда направиться по
шарантонской дороге. Он не захотел обратиться за разрешением на пропуск их
через город, опасаясь, что ему не удастся его получить и что отказ, при
сложившихся обстоятельствах, может быть сочтен признаком дурного состояния
его дел; опасался он и того, как бы его войска, если бы такое разрешение все
же было получено, не разбрелись по всему городу, и что, в случае нужды, он
не сможет заставить их из него выйти.
Двор был тотчас же извещен о движении Принца, и г-н де Тюрени без
малейшего промедления выступил со всеми своими войсками, чтобы следовать за
ним по пятам и задерживать его до тех пор, пока не дождется маршала Лаферте,
получившего приказание снова перейти мост и двинуться на соединение с ним.
Тем временем короля отвезли в Шаронн, дабы он мог смотреть, словно с
верхнего яруса театра, на схватку, которая, судя по всему, должна была
завершиться неизбежным поражением Принца и положить конец гражданской войне
и которая действительно вылилась и одно из самых ожесточенных и
кровопролитных сражений во всей этой войне, проявившее к тому же с особенным
блеском великие и необыкновенные дарования Принца. Сама судьба, казалось, на
этот раз помирилась с Принцем, чтобы разделить с ним успех, прославивший как
в том, так и в другом стане его личную доблесть и образ действий, ибо на
него напали в Сент-Антуанском предместье, {43} где у него оказалась
возможность воспользоваться укреплениями, за несколько дней перед тем
сооруженными горожанами, чтобы обезопасить себя от грабежей, чинимых
войсками герцога Лотарингского, и. это было единственное укрепленное место
на протяжении всего намеченного Принцем пути, где он мог бы избежать полного
поражения. Несколько эскадронов его арьергарда, атакованных в Сен-Мартенском
предместье людьми г-на де Тюренна, которых тот отрядил, чтобы его задержать,
в беспорядке устремились в укрепление Сент-Антуанского предместья, где Принц
построил своих в боевой порядок. Времени у него было в обрез, ровно столько,
сколько требовалось на это, а также на то, чтобы занять пехотой и кавалерией
передовые посты повсюду, откуда его мог атаковать неприятель. Обоз своей
армии он вынужден был поставить на кромке Сент-Антуанского рва, так как его
отказали
|
|
