а Тортосы передали Лонэ-Гренгеньеру, который  вскоре  потерял  этот
город. Заключение г-на де Марсена длилось  столько  же,  сколько  заключение
Принца,  и,  выйдя  на  свободу,  он  остался  без  должности   и   занятий.
Впоследствии дела в Каталонии пошли все  хуже  и  хуже,  и,  поскольку  двор
колебался  в  выборе  человека,  способного  навести  там  порядок,  на  эту
должность, теперь уже во второй раз, Принц предложил графа Марсена, а герцог
Ларошфуко со своей стороны указал на него Летеллье, тогда как сам Марсен  не
приложил к этому никакого старания. Он не имел возможности ни отложить  свой
отъезд в Каталонию, ни выждать, пока разъяснится крайне  запутанная  картина
происходившего при дворе и долженствовавшего, по всей  вероятности,  повести
скорее к примирению, чем к гражданской войне. Итак, Марсен  выехал  к  месту
своей новой службы, полностью обязанный ею Принцу и еще теснее  связанный  с
его  партией  назначением  на  должность  коменданта  Стене,  которую  Принц
незадолго пред тем, после смерти Ламусса, ему  предоставил.  Таким  образом,
можно сказать, что поступок графа Марсена  имеет  два  совершенно  различных
лица: те, кто посмотрит на графа как на бросившего  доверенную  ему  королем
провинцию,   сочтут   его   изменником;   те   же,   кто   поразмыслит   над
неукоснительными и почти нерасторжимыми обязательствами, которые он  имел  в
отношении   Принца,   сочтут   его   порядочным   человеком.   Среди   людей
здравомыслящих найдется лишь немного таких, кто решится сказать, что на  нем
тяготеет вина, и столь же немногие решатся объявить его невиновным. В  конце
концов, и порицающие его, и расположенные к нему сойдутся на  том,  что  его
можно лишь пожалеть, поскольку  он  оказался  в  неотвратимой  необходимости
пренебречь либо тем, либо другим своим долгом.
     Двор, как  я  сказал,  пребывал  тогда  в  Пуатье,  и  первое  место  в
управлении государством принадлежало по видимости г-ну де Шатонефу, хотя  на
деле все по-прежнему оставалось  в  руках  Кардинала.  Тем  не  менее  образ
действий названного министра  -  твердый,  решительный,  благожелательный  и
прямо  противоположный  образу  действий  Кардинала  -  начинал   снискивать
одобрение его руководству и даже завоевал некоторое доверие в душе королевы.
Кардинал был слишком хорошо об этом осведомлен, чтобы предоставить  г-ну  де
Шатонефу время  еще  больше  упрочить  свое  положение.  Он  счел,  что  его
присутствие  при   дворе   -   единственное   средство,   какое   он   может
противопоставить  всем  тем,  кто  вздумал  бы  выступить  против  него,  и,
предпочтя свои частные интересы государственным, доставил своим возвращением
герцогу Орлеанскому и Парламенту  ранее  отсутствовавший  у  них  предлог  к
объединению с Принцем.
     Маршал Окенкур {33} получил приказание  отправиться  с  двумя  тысячами
кавалерии к границе с Люксембургом, встретить там Кардинала  и  препроводить
его туда, где будет находиться  король.  Кардинал  беспрепятственно  пересек
королевство и прибыл в Пуатье, {34} такой же полновластный повелитель двора,
каким был и ранее. Г-ну де Шатонефу постарались всячески  показать,  что  он
мало причастен к возвращению Кардинала,  но  во  всем  остальном  внешне  не
замечалось никаких перемен,  и  явных  знаков  немилости  г-ну  де  Шатонефу
оказано не было. Больше того, Кардинал даже  проявил  по  отношению  к  нему
некоторую предупредительность, но г-н де Шатонеф опасался ему довериться  и,
совершенно правильно рассудив,  что  для  человека  его  возраста  и  с  его
опытностью   небезопасно   и   недостойно   оставаться    при    отправлении
государственных дел под началом  своего  врага,  который  будет  располагать
возможностью без конца подвергать его любым неприятностям и любым унижениям,
задумал уйти со твоего поста. В  качестве  предлога  он  воспользовался  тем
обстоятельством, что после принятия по его совету решения отправить короля в
Ангулем этот план, без его ведома, был изменен и тогда  же  принято  решение
двинуться к Анже и осадить его, против чего у него были бы возражения. Итак,
испросив у короля отставку, он удалился в Тур.
     Вскоре двор выехал из Пуатье и двинулся к Анже, в котором герцог  Роган
поднял народ; и этот город и вся провинция объявили себя на  стороне  Принца
тогда же, когда герцог Орлеанский и парижский парламент объединились  с  ним
против придворной партии. Вся Франция, казалось, замерла в  ожидании  исхода
осады Анже, которая могла бы иметь  весьма  существенные  последствия,  будь
оборона этого города более деятельной и  достаточно  продолжительной,  чтобы
задержать короля. Ибо, помимо того,  что  Принц  смог  бы  овладеть  лучшими
крепостями соседних провинций, не  подлежит  сомнению,  что  пример  герцога
Орлеанского и парижского парламента был бы подхвачен  наиболее  влиятельными
сословиями всего королевства, если бы двор оказался  в  необходимости  снять
эту осаду. Можно даже сказать, что в этом  случае  он  был  бы  поставлен  в
крайне трудное положение, и  особе  короля  угрожала  бы  прямая  опасность,
случись  такая  неудача  в  то  время,  когда  герцог  Немур,  не   встретив
сопротивления, вступил во Францию во главе фландрской армии и  старых  войск
Принца.
     Эта армия переправилась через Сену  в  Манте,  Герцог  Бофор  вместе  с
войсками герцога Орлеанского соединился с герцогом Немуром, и они  двинулись
вместе, ведя за собой семь тысяч пехоты  и  три  тысячи  кавалерии,  к  реке
Луаре, где города Блуа и Орлеан {35} готовы  были  принять  их  сторону.  Но
потому ли, что Анже не был в  состоянии  обороняться  из-за  раздоров  среди
горожан, или, может быть, потому, что герцог Роган не захотел доверить  свою
жизнь и имущество шаткой верности схваченного колебаниями народа, он,  после
слабого сопротивления, передал эту крепость  в  руки  короля,  {36]  получив
дозволение удалиться в Париж к герцогу Орлеанскому.
     Таково было положение дел, когда Принц выступил из Бержери  {37}  после
более че