о возможностях, - это попытаться убедить ее желать мира.  Но  образ
действий как  двора,  так  и  Принца  вскоре  доставил  обильные  поводы  ко
взаимному  недоверию,  последствия  чего   подвергли   стольким   опасностям
государство и столь многие знатные фамилии королевства.
     И вот при том, что все повсюду вело  к  окончательному  разрыву,  Принц
незадолго пред тем отправил во Фландрию  маркиза  Сильери  якобы  для  того,
чтобы освободить г-жу де Лонгвиль и г-на де Тюренна от обязательств,  взятых
ими на себя перед испанцами, дабы доставить ему свободу. В действительности,
однако, маркиз Сильери получил приказание связаться с графом Фуенсальданья и
выяснить, какую помощь мог бы оказать Принцу испанский король, если  бы  ему
пришлось повести войну. Фуенсальданья ответил в соответствии  с  принятым  у
испанцев обыкновением и, посулив, в общем,  гораздо  больше  того,  что,  не
утратив благоразумия, можно было у них попросить, не упустил  ничего,  чтобы
склонить Принца поднять оружие.
     Что касается противного лагеря, то  королева  заключила  новый  союз  с
Коадъютором, главнейшей основой которого была их общая ненависть  к  Принцу.
{21} Этот договор не подлежал разглашению как в интересах  королевы,  так  и
фрондеров, поскольку она могла ожидать, что они сослужат ей службу благодаря
тому весу, который имели в народе, а сохранять его  они  могли  только  пока
народ продолжал верить, что они -  враги  Кардинала.  Обе  стороны  сошлись,
таким образом, в том, что  для  их  безопасности  необходимо  ниспровержение
Принца. Больше того, королеве предложили либо его убить, либо  арестовать  и
бросить в тюрьму, но она с ужасом отвергла первое предложение и охотно  дала
согласие на второе. Коадъютор и г-н де Лионн встретились у графа Монтрезора,
чтобы  сообща  изыскать  средства  к  осуществлению   этого   замысла;   они
согласились в том,  что  следует  попытаться  исполнить  задуманное,  но  не
приняли никакого решения ни о сроке, ни о способе его осуществления.  Но  то
ли потому, что г-н де Лионн опасался, что этот  шаг  поведет  к  прискорбным
последствиям для государства, или, может быть, потому,  что  стремился,  как
его в этом подозревали, помешать возвращению Кардинала, - а  свободу  Принца
он считал самым большим препятствием к этому - он сообщил  маршалу  Грамону,
который был его другом, все принятые у графа Монтрезора решения в  отношении
Принца. Маршал Грамон использовал эту тайну так же, как  г-н  де  Лионн:  он
открыл ее г-ну де Шиииньи, обязав его всевозможными клятвами  ни  с  кем  не
делиться ею, но г-н де Шавиньи тотчас же обо всем  предупредил  Принца.  Тот
некоторое  время  считал,  что  слух  о  его  предстоящем  аресте   распущен
умышленно, дабы вынудить его оставить  Париж,  и  что  было  бы  проявлением
непростительной слабости поднимать из-за него тревогу:  он  видел,  с  какою
горячностью его поддерживает народ, и его постоянно сопровождали офицеры как
королевских войск, так  и  его  собственных,  слуги,  принадлежавшие  к  его
домашнему  штату,  а  также  ближайшие  друзья  и  приверженцы.  Пребывая  в
уверенности, что  ничто  ему  не  грозит,  он  ничего  не  изменил  в  своем
поведении,  кроме  разве  того,  что  перестал  бывать  в  Лувре,   но   эта
предосторожность не могла оградить его от опасностей, которым  он  сам  себя
подвергал и которых хотел избежать, ибо  по  чистой  случайности  он  как-то
оказался на Куре {22} в то самое время, когда, возвращаясь с охоты, по  нему
проезжал король в сопровождении гвардейцев и отряда  легкой  кавалерии.  Эта
встреча,  которая  могла  погубить  Принца,  прошла  для  него  безо  всяких
последствий. Король продолжил свой путь, и никто из находившихся  близ  него
не посмел что-либо ему посоветовать. Принц поспешно  покинул  Кур,  чтобы  у
короля не успело созреть решение. Королева и вместе с нею фрондеры,  упустив
столь блистательную возможность, нашли для себя утешение в  надежде  на  то,
что вскоре обретут ее снова.
     Между тем предупреждения,  со  всех  сторон  непрерывно  поступавшие  к
Принцу, начали убеждать его в том, что при дворе, очевидно, и в  самом  деле
задумали избавиться от его особы, и в связи с этим он помирился с  г-жой  де
Лонгвиль и герцогом Ларошфуко. Тем не менее некоторое время он  не  принимал
никаких дополнительных предосторожностей, как  его  к  этому  ни  побуждали.
Однако после упорных отказов считаться со  столь  обоснованными  доводами  и
внушающими доверие предупреждениями Принц при ложном известии  вдруг  сделал
то, чего не пожелал сделать по внушенному  истинным  положением  дел  совету
друзей. Однажды, когда он уже улегся и еще  беседовал  с  Винеем,  {23}  тот
получил записку от одного дворянина по  имени  Лебуше,  который  просил  его
предупредить Принца, что две роты  гвардейцев  в  полном  боевом  снаряжении
готовятся  выступить  в  направлении  предместья  Сен-Жермен.  Это  известие
заставило его счесть, что им предписано окружить особняк Конде, тогда как  в
действительности их отрядили лишь для  того,  чтобы  принуждать  к  внесению
сбора за провоз товаров через  городские  ворота.  Принц  нашел  необходимым
тотчас же вскочить в седло и в сопровождении всего шести или семи  спутников
ускакал через предместье Сен-Мишель. Некоторое время он простоял на  большой
дороге, ожидая известий от принца Конти, к которому  послал  предупредить  о
случившемся, но  второе  заблуждение,  еще  более  нелепое,  нежели  первое,
заставило его сняться с места. До  него  донеслось  цоканье  копыт  большого
числа рысивших в его сторону лошадей, и, подумав, что  это  -  разыскивающий
его отряд, он подался к Флери, близ Медона, но в конце концов обнаружил, что
то были всего лишь торговцы птицей, ехавшие и ночью, чтобы  к  утру  быть  в
Париже. Принц Конти, узнав, что его брат выехал, сразу же  сообщил  об  этом
герцогу Ларошфуко, который отправился к Принцу, чтобы за ним последовать, но
тот попросил его тотчас же возвратиться в Париж и  поставить  в  известность
герцога Орлеанского о причинах, вынудивших его  уехать,  и  о  том,  что  он
отправля