|
нти. Разговор с ним он начал с насмешек над безмерностью его
страсти и кончил тем, что рассказал о м-ль де Шеврез, Коадъюторе, Нуармутье
и Комартене {18} все, сочтенное им наиболее подходящим, чтобы внушить
отвращение любовнику или мужу. Ему не стоило большого труда преуспеть в этом
намерении. Принц Конти посчитал, что все рассказанное ему соответствует
истине, или не захотел показать, что сомневается в его достоверности. Он
поблагодарил брата за столь полезное сообщение и решил отказаться от
женитьбы на м-ль де Шеврез. Больше того; он посетовал на г-жу де Лонгвиль и
герцога Ларошфуко, не поставивших его ранее в известность о том, какие толки
ходят на этот счет в обществе. Затем стали изыскивать способы покончить с
этим делом по возможности безболезненно, но затронутые им интересы были
чересчур существенны и сопровождавшие его обстоятельства чересчур щекотливы,
чтобы не возобновить и не распалить с еще большей силой давнюю ненависть
г-жи де Шеврез и фрондеров к Принцу и тем, кто, по их подозрению, подстроил
совместно с ним только что происшедшее. На президента Виоля было возложено
поручение отправиться к г-же де Шеврез и под благовидным предлогом снять с
Принца и его брата взятые ими на себя обязательства в отношении этого брака.
Кроме того предполагалось, что на следующий день они - и тот и другой -
посетят ее лично. Но то ли потому, что они не могли заставить себя предстать
перед особою, которой доставили столь чувствительную неприятность, или, быть
может, из-за того, что оба брата, раздражавшиеся что ни день по поводу любых
пустяков, довели себя до крайней степени раздражения, обсуждая, как подобает
держаться при этом посещении г-жи де Шеврез, - в конце концов ни они, ни
президент Виоль так у нее и не побывали. Таким образом, брак был расстроен
по их воле и побуждению, причем они не попытались ни соблюсти хоть
какую-либо учтивость, ни сохранить хотя бы малейшее благоприличие.
Не могу сказать, при участии ли г-на де Шавиньи Принц согласился
принять губернаторство Гиень в обмен на губернаторство Бургундия, которое
было дано герцогу Эпернону, но в конце концов соглашение об этом он
заключил, не упомянув в нем ни словом о том, что требовал ранее для своего
брата, для герцога Ларошфуко и всех прочих своих друзей и приверженцев.
Теперь Принц неуклонно следовал советам г-на де Шавиньи. Он один пользовался
полным доверием Принца, и это он побудил его отступиться от соглашения с
королевою, не посчитавшись с мнением г-жи де Лонгвиль, принцессы Пфальцской,
а также герцогов Буйонского и Ларошфуко. Господа Сервьен и де Лионн в связи
с этими переговорами подверглись нападкам с обеих сторон и вслед за тем были
отставлены. Королева отрицала, что когда-либо слышала о предложении
касательно Блэ, и обвиняла г-на Сервьена в том, что он выдвинул его с
умыслом, чтобы сделать требования Принца столь непомерными, что ей было бы
невозможно согласиться на них. Принц, со своей стороны, жаловался на то, что
г-н Сервьен, войдя с ним от имени королевы в рассмотрение условий, о которых
она ничего не знала, сделал ему столько пустых предложений, чтобы обмануть
видимостью добросердечного соглашения, за которым в действительности
скрывалось заранее обдуманное намерение его погубить. Наконец, хотя г-н
Сервьен навлек на себя подозрения обеих сторон, это нисколько не ослабило
напряженности, которая вновь появилась в отношениях между королевой и
Принцем. К расхождению их почти в равной мере подталкивали псе приближенные.
Королеву старались убедить в том, что нелады между Принцем и г-жой де Шеврез
заставят фрондеров принять сторону Кардинала и что положение дел вскоре
окажется точно таким же, каким оно было при аресте Принца. Он же со своей
стороны дошел до разрыва с двором и потому, что больше не доверял королеве и
опасался, как бы на него не свалились уже испытанные им злоключения, и
потому, что его толкнули на это другие. Г-жа де Лонгвиль знала о том, что
Коадъютор безвозвратно восстановил против нее ее мужа и что после сообщений,
сделанных Коадъютором о ее поведении, она не может поехать к нему в
Нормандию, не подвергнув опасности по меньшей мере свою свободу. А между тем
герцог Лонгвиль всеми средствами добивался ее приезда, и она не располагала
иною возможностью избегнуть этой столь опасной поездки, как склонив своего
брата к гражданской войне. У принца Конти не было твердо намеченной цели.
Тем не менее он следовал за мнениями сестры, не зная, что лежит в их основе,
и хотел войны, потому что она отдалила бы его от принятия столь нелюбимого
им духовного сана. {19} Герцог Немур также был горячим сторонником войны, но
за этим стояли не столько честолюбивые побуждения, сколько ревность к
Принцу. Для него было невыносимо, чтобы тот встречался с г-жою де Шатильон
{20} и любил ее, и так как этому нельзя было помешать иначе, как разлучив их
навсегда, он решил, что сделать это может только война, и в этом была
единственная причина, почему он стремился к ней. Герцоги Буйонский и
Ларошфуко были далеки от подобных желаний: они только что испытали, сколько
забот и неодолимых трудностей выпадает на долю того, кто ведет гражданскую
войну со своим королем; они знали, как легко идут друзья на предательство,
когда оно щедро оплачивается двором и доставляет благовидный предлог
вернуться к исполнению своего долга. Они знали, насколько слабы испанцы,
насколько никчемны и обманчивы их обещания и насколько им безразлично,
станет ли хозяином положения Принц или Кардинал, и единственное, чего они
добиваются, - это углублять разлад между ними, чтобы использовать наши
распри для достижения своих целей. Герцог Буйонский, помимо общественных
интересов, учитывал и свои личные: он надеялся заслужить расположение
королевы, способствуя удержанию Принца в повиновении. Герцог Ларошфуко не
мог с такою же откровенностью говорить о своем отвращении к войне: он связал
себя словом разделять взгляды г-жи де Лонгвиль и единственное, что тогда
было в е
|
|