тся в Сен-Мор. {24}
     Этот отъезд  Принца  произвел  в  обществе  впечатление,  какое  обычно
производят новости о каких-либо больших событиях, и всякий старался дать ему
свое объяснение. Вероятность переворота и связанных с ним перемен обрадовала
народ и напугала обеспеченные слои. Коадъютор, г-жа  де  Шеврез  и  фрондеры
сочли, что удаление Принца сплотит их с диором и с ними  станут  еще  больше
считаться, поскольку и  них  будет  нужда.  Королева  несомненно  предвидела
грозившие государству бедствия, но не могла огорчаться из-за того, что могло
способствовать возвращению  Кардинала.  Принц  страшился  последствий  столь
огромного дела и не мог решиться взять  на  себя  осуществление  так  далеко
заходящего замысла. Он не  доверял  толкавшим  его  на  войну,  опасался  их
ветрености и совершенно справедливо  считал,  что  они  недолго  станут  ему
помогать нести ее бремя. К тому же он знал, что, не порывая открыто, от  его
дела отстраняется герцог Буйонский; что г-н де Тюренн уже заявил о том,  что
отныне не станет ни в чем участвовать; что герцог Лонгвиль не  хочет  ни  во
что вмешиваться и слишком  недоволен  своей  женой,  чтобы  споспешествовать
войне, главнейшей причиной которой она, по его мнению, и была. Маршал Ламотт
взял назад данное ранее слово поднять оружие  и,  что  бы  ни  побудило  его
изменить решение, сказал, что у него  больше  нет  оснований  жаловаться  на
двор,  ибо  Летеллье,  единственного,  кто  был  повинен  в  постигших   его
преследованиях, прогнали оттуда.  И,  наконец,  столько  доводов  и  столько
примеров  склоняло  Принца  последовать  внутреннему  желанию  помириться  с
двором, что он, без  сомнения,  так  бы  и  поступил,  если  бы  можно  было
довериться слову Кардинала. Но  страх  перед  тюрьмой  все  еще  не  оставил
Принца, и  он  не  решался  положиться  на  добросовестное  соблюдение  этим
министром своих обещаний. Кроме того, г-жа де Лонгвиль, от  которой  ее  муж
снова настоятельно требовал, чтобы она выехала к нему в Нормандию, не  могла
бы избежать этой поездки, если бы Принц заключил с двором соглашение.
     При всех этих противоречащих друг другу суждениях и побуждениях  герцог
Ларошфуко все же хотел избавить г-жу де Лонгвиль от поездки в Руан и  вместе
с тем убедить Принца договориться с двором. Положение дел, однако, крайне не
благоприятствовало его намерению: спустя немного часов по прибытии в Сен-Мор
Принц отказался от беседы наедине с маршалом  Грамоном,  который  явился  от
имени короля спросить его о причине отъезда, пригласить возвратиться в Париж
и пообещать ему полную безопасность. Принц в присутствии всех  ответил  ему,
что, хотя кардинал Мазарини и удален от двора, а господа Сервьен, Летеллье и
де Лионн покинули его по приказанию королевы, тем не  менее  дух  и  правила
Кардинала  царят  в  нем  по-прежнему,  и,   претерпев   столь   суровое   и
несправедливое заключение, он испытал на  себе,  что  отсутствие  какой-либо
вины отнюдь не достаточно для обеспечения безопасности, и надеется найти  ее
в уединении, где сохранит те же взгляды на благо государства и славу короля,
которые уже многократно высказывал. Маршала  Грамона  эта  речь  поразила  и
уязвила. Он рассчитывал изложить Принцу содержание  своего  поручения  и  от
имени двора начать с ним переговоры, но не мог, по справедливости, обижаться
на Принца за отказ в доверии словам о его безопасности,  которые  он  только
что ему передал, поскольку г-н де Лионн по секрету рассказал ему о  принятом
у графа Монтрезора решении  вторично  арестовать  Принца.  Принцесса,  принц
Конти и г-жа де Лонгвиль прибыли в Сен-Мор вскоре после Принца, и  в  первые
дни этот новый двор был полон знати не менее, чем королевский. Больше  того,
чтобы послужить политике, здесь оказались налицо всевозможные развлечения, и
балы, спектакли, карты, охота и изысканный стол привлекали сюда бесчисленное
множество тех подбитых ветром людей,  которые  всегда  предлагают  себя  при
образовании партий и обычно предают или покидают их в зависимости  от  своих
страхов или выгод. Тем не менее  нашли,  что  их  многочисленность  способна
расстроить вполне возможные приготовления к нападению на Сен-Мор и  что  эта
толпа, бесполезная и стеснительная при всех других обстоятельствах, в данных
условиях может сослужить службу и произвести известное впечатление.  Никогда
еще  двор  не  бывал  возбужден  столькими  интригами,  как  тогда.  Желания
королевы, как я  сказал,  ограничивались  возвращением  Кардинала.  Фрондеры
домогались возвращения г-на де Шатонефа; он был им нужен  для  осуществления
многих замыслов, ибо, будь он восстановлен в своей  прежней  должности,  все
было бы много проще: он мог бы исподволь и неприметно  расстраивать  замыслы
Кардинала и занять его пост, если бы того удалось  свалить.  Маршал  Вильруа
старался, сколько мог, склонить королеву вернуть г-на де Шатонефа, но решить
этот вопрос, как и все прочие, можно было только с согласия Кардинала.
     Пока  при  дворе  ожидали  его  распоряжений  в  связи  с   создавшейся
обстановкой, Принц продолжал колебаться,  как  ему  поступить,  все  еще  не
решив, чему отдать предпочтение, миру или войне. Герцог Ларошфуко, видя  его
нерешительность, нашел, что  этим  обстоятельством  должно  воспользоваться,
дабы убедить Принца  благожелательнее  отнестись  к  предложениям  о  мирном
разрешении спора, от чего, видимо, старалась отвратить его г-жа де Лонгвиль.
Вместе с  тем  он  хотел  также  располагать  возможностью  избавить  ее  от
необходимости отправиться в Нормандию, и ничто лучше не отвечало обоим  этим
намерениям, как склонить ее перебраться в Мурон. Исходя из этих соображений,
он указал г-же  де  Лонгвиль,  что  только  ее  отъезд  из  Парижа  способен
удовлетворить ее мужа и окончательно расстроить  внушавшую  ей  такой  страх
поездку; что Принцу легко может наскучить оказывать ей, как он это делал  до
того времени, защиту и покровительство, тем более что он  располагает  столь
благовидным предлогом, как примирение  жены  с  мужем,  в  особенности  если
рассчитывает привлечь этим путем на свою  сторону  герцога  Лонгвиля.  Кроме
того,  г