у тем фрондеры торопили с заключением брака между принцем  Конти  и
м-ль де Шеврез. Малейшие промедления в этом внушали  им  подозрения,  и  они
стали  подозревать  г-жу  де  Лонгвиль  и  герцога  Ларошфуко  в   намерении
расстроить этот брак {14} из опасения, как бы принц Конти не  ускользнул  из
их рук и не попал в руки г-жи  де  Шеврез  и  коадъютора  Парижского.  Принц
искусно подогревал их подозрения насчет своей сестры  и  герцога  Ларошфуко,
рассчитывая, что, пока фрондерами будет владеть эта мысль,  они  никогда  не
доищутся истинной причины промедления,  состоявшей  в  том,  что  Принц,  не
достигнув соглашения с королевою и вместе с тем не прекратив  переговоров  о
нем, а также располагая сведениями, что г-н де Шатонеф будет  смещен,  хотел
дождаться выяснения обстановки и лишь после этого или допустить  этот  брак,
если г-н де Шатонеф возобладает над Кардиналом, или окончательно  расстроить
его, если Кардинал настоит на смещении г-на де Шатонефа.
     Между тем отправили в Рим доверенных лиц хлопотать о  дозволении  этого
брака между родственниками. Принц Конти с  нетерпением  ждал  дозволения  на
него столько же потому, что м-ль де Шеврез ему нравилась, сколько и  потому,
что перемена в условиях существования привлекала его прелестью новизны.  Это
чувство, однако, он со всем присущим ему  хитроумием  тщательно  скрывал  от
друзей; но более всего он опасался, как бы ого не заметила г-жа де Лонгвиль,
что принизило бы  и  се  глазах  внешние  проявления  его  необыкновенной  и
странной страсти, которую, как ему хотелось ее уверить, он к ней  питает.  В
поисках выхода из этого  затруднения  он  доверительно  попросил  президента
Виоля, которому было, поручено составить статьи брачного договора,  уступить
по всем спорным пунктам и во что бы то ни стало преодолеть все помехи.
     Тогда же г-на де Шатонефа отстранили  от  должности  хранителя  печати,
назначив на его место Первого президента Моле.  {15}  Это  событие  застигло
врасплох и привело в ярость фрондеров,  и  Коадъютор,  личный  враг  Первого
президента, поспешил в Люксембургский дворец сообщить о случившемся  герцогу
Орлеанскому и находившемуся вместе с ним Принцу. Он с такими преувеличениями
и с такой злобой изобразил им образ  действий  двора,  что  тотчас  же  было
созвано совещание, на котором присутствовало много знатных  особ  и  которое
занялось обсуждением  вопроса  о  том,  отправиться  ли  немедля  во  Дворец
Правосудия и силою отобрать печать у Первого президента или сначала  поднять
народ,  дабы  он  поддержал   это   насилие.   Принц,   однако,   решительно
воспротивился  этому,  побуждаемый  то   ли   доводами   рассудка,   то   ли
соображениями личного интереса; он даже ввернул в свою  речь  легкую  шутку,
заявив, что недостаточно храбр, чтобы не дрогнуть перед опасностями войны, в
которой противник станет их осыпать камнями и головешками. Фрондеров  обидел
этот ответ, и они еще больше укрепились в своем прежнем  мнении,  что  Принц
поддерживает тайные сношения со двором. Они решили, что отстранение г-на  де
Шатонефа  и  возвращение  г-на  де  Шавиньи,  в  прошлом  статс-секретаря  и
министра, в это самое время вызванного двором, были согласованы  с  Принцем,
хотя в действительности он был к этому совсем не причастен.  Королева  между
тем тотчас же предоставила г-ну де Шавиньи его прежнее место в  Совете.  Она
сочла, что, вернувшись без чьего-либо заступничества, он будет обязан  своим
возвращением ей  одной,  и  действительно,  пока  г-н  де  Шавиньи  надеялся
завоевать  доверенность  и  расположение  королевы,  он  старался  держаться
поодаль от Принца и всех своих главнейших друзей, но после того, как  первые
же дни показали  ему,  что  пристрастие,  питаемое  королевою  к  Кардиналу,
вытеснить из ее души невозможно, он тайно объединился с Принцем, сочтя,  что
этот союз вознесет его  ко  всему,  чего  он  желал  по  чрезмерному  своему
честолюбию.  Он  начал  с  того,  что  побудил  Принца  ознакомить   герцога
Орлеанского с заключаемым между ним и королевою соглашением, дабы тот  помог
ему от него отступиться, и, хотя доверием, которое ему оказывал  Принц,  г-н
де Шавиньи был обязан исключительно г-же де Лонгвиль и герцогу Ларошфуко, он
настоятельно просил Принца не раскрывать своих намерений  в  точности  и  до
конца ни той, ни другому.
     Пока г-н де Шавиньи действовал указанным образом, отстранение  г-на  де
Шатонефа усилило в г-же де Шеврез опасения, как  бы  не  расстроилось  столь
желанное для нее замужество ее дочери: ведь она больше не была  в  состоянии
обеспечить Принцу и его друзьям назначения, которые взялась им доставить.  И
все же г-жа де Род {16} по ее указанию договорилась  с  герцогом  Ларошфуко,
что эти назначения и бракосочетание должны состояться одновременно и явиться
доказательствами доброй воли обеих группировок. Но если,  с  одной  стороны,
г-жа де Шеврез понимала, что с  ослаблением  ее  влияния  ослабляются  и  ее
надежды, то, с другой, наново проникалась ими, наблюдая проявления страстной
влюбленности, расточаемые принцем Конти ее дочери.  А  он  и  в  самом  деле
оказывал ей тысячу  знаков  внимания,  тщательно  скрывая  их  от  друзей  и
особенно от сестры, вел весьма продолжительные и доверительные  разговоры  с
Легом и Нуармутье, ближайшими друзьями м-ль  де  Шеврез,  и  вопреки  своему
обыкновению никому об этом ничего не  рассказывал.  Наконец,  его  поведение
показалось столь необычным, что президент Немон,  {17}  особенно  ревностный
приверженец Принца, почел себя должным доложить ему о намерениях его  брата.
Он сказал, что тот собирается жениться на м-ль де Шеврез, обойдясь  без  его
содействия и разрешения папы, что сторонится всех своих давних друзей, чтобы
без помех договориться обо всем с Легом, и что если Принц срочно  не  примет
мер, то ему придется увидеть, как г-жа де Шеврез отнимает  у  него  брата  и
доводит до конца дело об этом браке,  и  притом  тогда,  когда  для  Принца,
по-видимому, особенно важно ему воспрепятствовать. Это сообщение  прекратило
колебания Принца, и, ни с кем не обсудив того, что задумал, он отправился  к
принцу К