ой год этой войны подал врагам Кардинала множество поводов осуждать
его образ действий.  Объявление  войны  и  намерение  сокрушить  Австрийский
царствующий дом, с давних пор лелеемое этим столь великим правителем, вообще
рассматривали  как  нечто  дерзкое  и  сомнительное,  а   теперь   все   это
представлялось и вовсе безумным и пагубным. Было известно, что  испанцы,  не
встретив  сопротивления,  взяли  Капель,  Катле  и  Корби  и  что  остальные
пограничные крепости снабжены и укреплены нисколько, не  лучше;  что  войска
слабы и плохо дисциплинированы; что не  хватает  пороха  и  артиллерии;  что
неприятель вступил в Пикардию и ему открыт путь на Париж. Изумлялись и тому,
как мог Кардинал столь легкомысленно поставить на  карту  величие  короля  и
безопасность государства, не предусмотрев всех этих бедствий,  и  тому,  что
уже на второй  год  войны  у  него  остался  единственный  выход  -  созвать
ополчение.  Эти  слухи,  распространившись  по  всему  королевству,  оживили
различные группировки и породили среди врагов Кардинала умыслы на его власть
и даже на самое жизнь.
     Между тем король с теми войсками, которые ему удалось собрать, выступил
в Амьен; Месье был при нем. Командование своей армией король  поручил  графу
Суассонскому,   молодому   принцу   прекрасного   телосложения,    но    ума
посредственного и подозрительного, надменному, спесивому и  врагу  кардинала
Ришелье. Он не снизошел до сближения с Кардиналом и  отказался  от  брака  с
г-жой Комбале, его племянницей.  Этот  отказ  больше,  чем  все  его  добрые
качества, привлек к графу Суассонскому {45}  уважение  и  дружеские  чувства
всех тех, кто не был зависим от Кардинала. Сент-Ибар, {46} Варикарвиль  {47}
и  Бардувиль,  {48}   люди   неуживчивые,   беспокойные   и   необщительные,
притворявшиеся, что они - сама добродетель, завладели  волей  этого  принца.
При посредничестве графа Монтрезора, {49} который, не в  меру  усердствуя  в
подражании Сент-Ибару и Варикарвилю, ни в  чем  не  отступал  от  их  образа
действий и взглядов, они установили между Месье и графом Суассонским  тесное
единение для совместной борьбы с Кардиналом.
     Как бы внушителен ни был этот союз Месье с графом, он все  же  оказался
чересчур слабым,  чтобы  одними  интригами  пошатнуть  положение  Кардинала.
Поэтому обратились к другим средствам  и  решили  убить  его,  когда  смогут
сделать  это  с  полной  уверенностью  в   успехе.   Такой   случай   вскоре
представился. Однажды король держал совет в небольшом  замке  на  расстоянии
одного лье от Амьена, и  там  присутствовали  Месье,  граф  и  Кардинал.  По
окончании совещания, торопясь возвратиться в  Амьен,  король  отбыл  первым,
тогда как Кардинала и обоих принцев на полчаса  или  чуть  дольше  задержали
некоторые  дела.  Сент-Ибар,  Монтрезор  и   Варикарвиль   стали   побуждать
упомянутых принцев  поторопиться  с  осуществлением  задуманного,  но  из-за
робости Месье и нерешительности графа эта возможность была упущена. Кардинал
догадался о грозящей ему опасности: на  его  лице  отразилось  смятение;  он
покинул Месье и графа и  поспешно  уехал.  Я  находился  при  этом  и,  хотя
решительно ничего не знал об их замысле, задал себе недоуменный вопрос,  как
мог Кардинал, при всей его предусмотрительности и трусости, отдаться на волю
своих врагов и как они, несмотря на страстное  желание  разделаться  с  ним,
упустили столь верную и столь трудно достижимую возможность.
     Продвижение испанцев вскоре было остановлено.  Король  отвоевал  Корби,
{50} и кампания завершилась гораздо успешнее, чем началась. Мне не разрешили
остаться на зиму при дворе, и я был вынужден уехать к отцу, жившему у себя в
поместье и все еще находившемуся в строгой опале. {51}
     Г-жа де Шеврез, как я сказал,  была  выслана  в  Тур.  Королева  хорошо
отозвалась ей обо мне, и она выразила желание  повидаться  со  мной.  Вскоре
между нами завязалась очень тесная дружба. Эта близость стала  для  меня  не
менее злополучной, чем для всех  тех,  с  кем  герцогиня  бывала  близка.  Я
оказался посредником между  королевою  и  г-жой  де  Шеврез.  Мне  позволяли
посещать армию, не позволяя оставаться при дворе,  и  при  поездках  туда  и
обратно я нередко получал опасные поручения от той и другой.
     Опала моего отца наконец кончилась, и я  вместе  с  ним  возвратился  в
окружение короля, и притом в то самое время, когда королеву стали  винить  в
тайных сношениях с маркизом Мирабелем, испанским  послом.  На  эти  сношения
посмотрели как на государственную измену, и королева почувствовала себя  как
бы подследственной, чего еще никогда не испытывала.  Некоторые  из  ее  слуг
были арестованы, шкатулки с бумагами отобраны; Канцлер {52} допросил ее, как
простую подсудимую; предполагалось наточить ее и Гипре, расторгнуть ее  брак
с королем, дав ей развод. В этой крайности, покинутая всеми, лишенная всякой
опоры и решаясь довериться лишь м-ль де Отфор  и  мне,  она  попросила  меня
тайно увезти их обеих и препроводить в Брюссель. {53} Какие бы  трудности  и
опасности ни видел я в таком плане, могу смело сказать, что за всю мою жизнь
ничто не доставило мне большей радости. Я был в том  возрасте,  когда  жадно
рвутся к делам необыкновенным и поразительным, и  находил,  что  нет  ничего
заманчивее, как похитить королеву  у  короля,  ее  мужа,  и  одновременно  у
кардинале Ришелье, который постоянно преследовал ее своей ревностью, а также
отнять м-ль де Отфор у  влюбленного  в  нее  короля.  К  счастью,  положение
изменилось: на королеве не оказалось вины, дознание  Канцлера  доставило  ей
оправдание, и г-жа д'Эгийон {54}  смягчила  кардинала  Ришелье.  Нужно  было
спешно известить обо всем г-жу  де  Шеврез,  чтобы  она  не  успела  поднять
тревогу и не искала спасения в бегстве. Королеву  вынудили  поклясться,  что
впредь она не будет иметь с ней никаких сношений, и, таким образом, не  было
никого, кроме меня, кто мог бы рассказать ей обо всем происшедшем.  Королева
и возложила на меня эту заботу. Я сослался на необходимость  возвратиться  в
отцовски