решил отправиться к кардиналу Шустеру и просить его организовать встречу с 
руководителями Комитета национального освобождения, чтобы обсудить с ними 
условия капитуляции. Он объяснил это решение желанием «избежать новых жертв 
среди военных».
 Около пяти часов Муссолини отправился во дворец кардинала, попросив Грациани 
присоединиться к нему позже. На улицах города царила странная тишина, все 
общественные заведения были закрыты, магазины и конторы заперты. Еще в полдень 
фабричные гудки возвестили о начале всеобщей забастовки.
 Кардинал Шустер так описывал встречу с Муссолини: «Он вошел в мою приемную с 
таким подавленным видом, что я сразу понял — передо мной человек, который 
находится на краю гибели. Я постарался оказать ему достойный прием. Пока мы 
дожидались других участников переговоров, я завел разговор, пытаясь немного 
ободрить его».
 Разговор не клеился. Муссолини выглядел очень утомленным и чувствовалось, что 
он не расположен говорить. Кардинал уговорил его съесть кусочек бисквита и 
выпить немного ликера. В этот момент он был похож на человека, утратившего волю 
и неспособного противостоять неотвратимому.
 Лишь когда кардинал призвал его не допустить разорения страны и принять 
почетные условия капитуляции, Муссолини мгновенно преобразился и показал свой 
характер. Он сказал, что видит выход из создавшегося положения в следующем: 
армия и республиканская милиция должны быть распущены, сам же он согласен 
подать в отставку и вместе с тремя тысячами верных ему чернорубашечников уйдет 
в горы, чтобы продолжать борьбу.
 «Дуче, не стоит предаваться иллюзиям, — сказал ему кардинал Шустер, — едва ли 
вам удастся найти более трехсот человек, и то если они пойдут за вами».
 «Ну триста человек я найду точно, может быть, даже чуть больше, — мрачно 
ответил Муссолини, — но вы правы, не стоит тешить себя иллюзиями».
 Да, даже имея поддержку всего лишь трех сотен чернорубашечников, этот человек 
отказывается сложить оружие и готов продолжать сопротивление, — подумал про 
себя кардинал, — «он, похоже, уже сделал свой выбор». Поэтому кардинал изменил 
свое первоначальное намерение отговорить Муссолини от такого шага, и в 
дальнейшем их разговор перешел на другие темы.
 Однако решимость, на время овладевшая Муссолини, постепенно покинула его, и в 
оставшееся время, пока они были вдвоем, нить разговора перешла к кардиналу. Он 
говорил об искуплении грехов, о тюрьме, о ссылке, но Муссолини, казалось, не 
слушал его. Лишь когда Шустер упомянул Наполеона, на усталом лице дуче 
появилось подобие улыбки, а когда речь зашла о христианском всепрощении, его 
глаза наполнились слезами.
 В конце беседы кардинал подарил Муссолини экземпляр своей книги «История 
Сан-Бенедетто», которую дуче принял с серьезным видом и осторожно положил в 
коричневый пакет.
 В шесть часов на переговоры прибыл генерал Кадорна. Вместе с ним приехал член 
Комитета национального освобождения, христианский демократ Акилле Марацца. Еще 
один член делегации, инженер Рикардо Ломбарди, входивший в Partito d ' Azione 
(партию Действия), уже дожидался их во дворце. Через несколько минут дон 
Джузеппе Биккерай пригласил их в кабинет кардинала. Вошедшие поздоровались с 
кардиналом, по традиции поцеловав перстень на его пальце. После этого в комнату,
 улыбаясь, быстро вошел Муссолини. Как показалось Марацце, в этой улыбке было 
что-то снисходительное. Муссолини протянул руку, чтобы поздороваться. После 
секундного колебания вошедшие пожали ее. Затем Муссолини сел на диван рядом с 
Шустером, в то время, как члены делегации продолжали стоять.
 Возникла неловкая пауза. Напряженность возросла, когда в комнату вошли 
представители республиканского правительства: Грациани, Барраку и министр 
внутренних дел Паоло Дзербино. Муссолини оказался в непривычной для себя роли, 
поэтому, чтобы не встретиться взглядом с присутствующими, он принялся 
рассматривать малиновые обои на стенах. Воцарилась тишина. Никакие звуки не 
проникали в помещение, несмотря на открытые окна.
 «Давайте присядем вон там», — кардинал Шустер указал на большой стол овальной 
формы посреди комнаты. На столе стоял графин с марсалой, несколько бокалов и 
блюдо с бисквитами. Сам он сел рядом с Муссолини. Кадорна, Марацци и Ломбарди 
сели с левой стороны, а Грациани, Дзербино и Барраку расположились справа. 
Генерал Кадорна отметил, что Грациани выглядел разгневанным.
 «Ну что же? — начал разговор Муссолини резким нетерпеливым голосом, — каковы 
ваши предложения?» Можно было подумать, что инициатива находилась в его руках. 
Он взглянул на генерала Кадорну, ожидая ответа от него. Но тот, не желая 
отвечать первым, переадресовал вопрос Марацце.
 «Данные мне инструкции предельно конкретны, — начал Марацца, — единственное, 
что мы можем Вам предложить, — это сдаться». «Но я приехал сюда вовсе не за 
этим», — нахмурился Муссолини и бросил негодующий взгляд на кардинала. «Мне 
сообщили, что эта встреча организована для того, чтобы обсудить условия 
перемирия, и я хочу обеспечить безопасность своих людей, их семей и членов 
фашистской милиции. Я должен знать, что их ожидает. Членам семей моих министров 
также должна быть гарантирована безопасность. Кроме того, меня заверили в том, 
что милиционеры, в случае захвата противником, получат статус военнопленных».
 Он говорил и при этом раздражался все сильнее. Он бы продолжал свою речь, если 
бы его не прервал Ломбарди: «Не волнуйтесь, у нас есть полномочия, чтобы все 
уладить, но это не главное». «Прекрасно, — ответил Муссолини с некоторой обидой,
 что его оборвали, но в его голосе чувствовалось некоторое удовлетворение, как 
будто ему удалось добиться определенных уступок, — в таком случае, мне кажется, 
мы сможем договориться».