ься к 
Венгрии, точнее, к правительству Хорти, – этого регента палачей-садистов и 
покровителя будапештских фальшивомонетчиков, – за то, что оно давало убежище 
террористам Усташи, получающим плату от «наци»; при этом Сербия воспользовалась 
неожиданным огорчением, причиненным смертью короля Александра той части 
югославского населения, которую этот добрый король не успел еще перерезать. Но 
дело было начато не вовремя, и предлог провалился. Несколько выше по карте 
Европы – Пилсудский, нечто вроде звероподобного короля Убу, приходящий в 
бешенство от одного вида рабочего (он расстреливает безоружных забастовщиков, 
первомайских манифестантов). Как только Франция, обеднев, потеряла возможность 
содержать польское правительство на свой счет, Пилсудский нагло предал ее. 
Дальше – мудрый президент Массарик, так же любящий демократию и чрезвычайные 
постановления, как и ненавидящий рабочий класс. И Швейцария, славящаяся ныне не 
только тем, что она является обителью мира, резиденцией Лиги наций, где говорят 
лишь о мире, как в церквах говорят лишь о любви, – но и тем, что она стала 
столь же свирепо-негостеприимной, как Англия. Впрочем, во время войны Швейцария 
взялась за посредничество в торговле военными припасами между всеми воюющими 
странами.
 Во Франции г. Думерг исчез из обращения, и никто, кроме его самого, об этом не 
жалеет. Не то что бы у него были дурные намерения: завидуя лаврам старого 
рубаки Гинденбурга, г. Думерг, поддерживаемый авантюристом Тардье, страдал 
манией чрезвычайных полномочий и рассылал по радио сладкие призывы: «кошелек 
или жизнь»; произнося пораженные сахарной болезнью речи, он хотел сначала 
ограбить французов, а потом придушить их. Он твердо шел по пути увеличения 
военного и полицейского бюджета, по пути государственной реформы, недавно 
состряпанной г. Тардье и уже напоминающей своего родственника – фашистский 
режим, разгулявшийся у соседей.
 Но г. Думерг хотел идти по этому пути слишком быстро. И накануне роспуска 
Палаты депутатов ему пришлось выйти из игры. Преемник его ведет роль 
«национального героя» несколько тактичнее. Находясь, подобно г. Думергу между г.
 Эррио и г. Тардье, которые стали неразлучными, он продолжает политику 
чрезвычайных декретов. Он не так откровенно соблазняет государственной реформой,
 но зато резче подчеркивает в своей рекламе слова о «национальной экономике». 
Что могут сделать в данных обстоятельствах слова? Для борьбы с кризисом 
принимают решения, годные ровно на такой срок, какой нужен, чтобы увидеть, что 
они никуда не годятся. Правительство не борется с кризисом, а бежит от него. И, 
подобно всем предыдущим, не выносит на свет чреватое осложнениями дело 
Ставиского. Во внутренней политике – оно хочет работать «спокойно». Оно 
требует: доверия (положитесь на нас), политической передышки (уважайте политику 
правительства), общественной честности (мы замнем все скандалы), священного 
единения (всех иностранцев – вон!). Во внешней политике – тот же запутанный 
театральный сценарий сближений, торга и разговоров a parte (в сторону).
 Французская империя, колонии? Чтобы извлечь честный доход из эксплуатации 
покоренных и наказанных народов, торжественно созывается широкая французская 
имперская конференция. Доход равен нулю. А между тем, ограбленное туземное 
население всей Африки уже давно приговорено к изнурительному, смертоносному 
труду: Его превратили в домашний скот, в пушечное мясо, в объект обложения. В 
Габоне, где чернокожее население тает на глазах, негру приходится продавать 
жену, чтобы уплатить налог. В экваториальной и западной Французской Африке 
неуплата дани в пользу грабительской цивилизации влечет за собою разрушение 
деревень и избиение жителей. В Марокко отнимают жен за недоимки. В Индокитае 
туземцев используют на постройке железных дорог, – можно сказать, там на каждую 
шпалу приходится по трупу. А если хоть один патриот поднимет голову, то этого 
злодея убивают во имя Отечества.
 Другие государства, официально еще не ставшие фашистскими, изо всех сил 
фашизируются сверху.
 В Испании взрыв народного гнева четыре года тому назад вымел из страны 
монархический резким, но на смену ему пришла – увы! – компания республиканцев, 
возбуждающихся при виде всего, что напоминает красное, как испанские быки. 
Начали они с расстрела забастовщиков, с убийства рабочих и крестьян, которые 
дали им власть. А теперь зверски топят в крови революцию, вызванную бесстыдной 
фашизацией правительства Лерусса. Сегодня наследники революции 1931 года и 
костлявого Альфонса XIII – это Хиль Роблес и его католическая, фашистская 
организация «народного действия». Революция 1934 года, достигшая в Астурии 
такого размаха, и глубины, – эта жертва трусости социалистов и предательства 
анархистов, – остановлена, но не задушена. Она даже не обезоружена. Поступь 
масс сотрясает почву Испании.
 Официальная Англия – страна классического империализма, эгоистической, 
хищнической политики традиционной буржуазной империи. Великобритания будет 
последней цитаделью мировой реакции.
 Ужас перед раскрепощением трудящихся, ненависть к человеческой свободе 
проглядывают сквозь хитроумное лицемерие и ханжескую мудрость правителей 
Англии; этот страшный ареопаг деспотов-дельцов, словно прокатный стан, 
моментально сплющил вождя рабочей партии, который попробовал войти в его состав.
 Ужас и ненависть проглядывают сквозь так называемый либерализм Ллойд-Джорджей 
и подобных ему господ.
 От изворотливой политики Муссолини, заботящегося прежде всего о том, как бы 
придать блеск своему личному престижу и выставить напоказ в анналах современной 
истории свой росчерк главного паразита Италии, – империалистическое хищничество 
британской дипломатии, повел