ает он против такого близорукого и огульного вывода. Он 
покрывает своим голосом эти вопли.
 Колхозы нерентабельны? С ними происходит то же самое, что было в 1920 году с 
заводами, – они еще станут рентабельными (впрочем, многие рентабельны уже и 
сейчас).  «На рентабельность нельзя смотреть торгашески, с точки зрения данной 
минуты. Рентабельность надо брать с точки зрения общенародного хозяйства в 
разрезе нескольких лет. Только такая точка зрения может быть названа 
действительно ленинской, действительно марксистской». 
 Вот почему это – сталинская точка зрения.
 И Сталин отчитывает пораженцев, «людей в футляре» – справа, «болтунов» – 
«слева», руководителей, отстающих от жизни. Так, он беспощадно критикует 
деревенских коммунистов за то, что они не сумели принять необходимые меры, 
чтобы в 1932 году, когда урожай был хорош, крестьяне сначала сдали хлеб 
государству и только после этого начали более для них выгодную продажу хлеба на 
колхозном рынке.
 Он критикует даже Совет народных комиссаров, который хотя и дал необходимые 
директивы, но, по мнению Сталина, не провел их достаточно настойчиво и крепко.
 Результаты коллективизации превосходны, – констатирует он, – но было бы 
глубочайшей ошибкой воображать, что теперь дело уже можно предоставить самотеку.
 Остаются еще большие трудности …
 Надо следить, чтобы крестьянин не сваливал работу на товарищей по колхозу (это 
ведь не рабочий с его дьявольским напором).  «Центр тяжести ответственности за 
ведение хозяйства переместился теперь от отдельных крестьян на руководство 
колхоза … Это значит, что партия … должна теперь взять в свои руки руководство 
колхозами …». 
 Бывает, что у партийных организаций нет достаточной связи с крестьянством. 
«Сидят люди в канцеляриях и самодовольно скрипят перьями, не замечая, что 
развитие колхозов идет мимо бюрократических канцелярий».
 Бывает, что коммунисты почивают на лаврах. Они переоценивают колхозы. Они 
«превратили их в икону». И после того, как Сталин в свое время выступал против 
сторонников ликвидации колхозов, он теперь энергично указывает на другую 
сторону дела:  «Они решили, что коль скоро даны колхозы, как социалистическая 
форма хозяйства, – то этим уже дано все …». 
 Но, – подчеркивает Сталин (показывая на этом частном факте суть марксистской 
самокритики), – колхозы, подобно советам, представляют лишь форму организации, 
правда, социалистическую, но все же форму организации. Все зависит от 
содержания. В 1917 году советами руководили меньшевики и эсеры. Советы, но без 
коммунистов – вот какой лозунг выдвигал глава русской контрреволюции – Милюков. 
Колхозы, как форма организации, представляют некоторые удобства для временного 
использования их контрреволюционными элементами, вынашивающими лозунг: «Колхозы 
без коммунистов».
  «Мы … продолжаем,  – говорит далее Сталин, –  вести старую тактику упрощенной 
борьбы с кулачеством, тогда как она, эта самая тактика, давно уже устарела». 
Борьба приняла новые формы. Если некоторые колхозы недостаточно развиваются, 
если плохо прошли хлебозаготовки, то виноваты здесь не крестьяне, а коммунисты. 
Многими колхозами «руководят шляпы, правда, с партийным билетом в кармане, но 
все же шляпы».
 Сталин не дает спуску ни «вельможам», которые ждут, чтобы все уладилось само 
собой, ни «честным болтунам», «способным потопить в болтовне любое живое дело». 
Он передает свой разговор с одним «очень уважаемым товарищем», местным 
работником.
 Прослушаем эту сценку:

 «Я: Как у вас обстоит дело с севом?
 Он: С севом, товарищ Сталин? Мы мобилизовались.
 Я: Ну; и что же?
 Он: Мы поставили вопрос ребром.
 Я: Ну; а дальше как?
 Он: У нас есть перелом, товарищ Сталин, скоро будет перелом.
 Я: А все-таки?
 Он: У нас намечаются сдвиги.
 Я: Ну; а все-таки, как у вас с севом?
 Он: С севом у нас пока ничего не выходит, товарищ Сталин».

 Несмотря на мелкие камни преткновения, ощутимые результаты накапливаются, и 
лицо полей уже не то, что прежде. Пусть оно меняется не так быстро, как хотели 
бы мы, вдохновляемые энтузиазмом, жаждой будущего, – но оно меняется. 
Изменилось и лицо самой деревни. Сталин говорит:  «Старая деревня с ее церковью 
на самом видном месте, с ее лучшими домами урядника, попа, кулака на первом 
плане, с ее полуразваленными избами крестьян на задним плане – начинает 
исчезать. На ее место выступает новая деревня с ее общественно-хозяйственными 
постройками, с ее клубами, радио, кино, школами, библиотеками и яслями, с ее 
тракторами, комбайнами, молотилками, автомобилями. Исчезли старые знатные 
фигуры кулака-эксплуататора, ростовщика-кровососа, купца-спекулянта, 
батюшки-урядника. Теперь знатными людьми являются деятели колхозов и совхозов, 
школ и клубов, старшие трактористы и комбайнеры, бригадиры по полеводству и 
животноводству; лучшие ударники и ударницы колхозных полей». 
 Исчезли, остались лишь на картинах и на оперной сцене разноцветные, блистающие 
золотом церкви, ослеплявшие бедное людское стадо; исчезли грязные, как хлев, 
улицы и площади, непроезжие дороги, где время от времени показывались телеги, 
запряженные лошадью под дугой. Исчезли жирные, отъевшиеся паразиты, 
чувствовавшие себя в этой обстановке, как дома: вызывающе одетый по-старинному 
барин, который после большого переезда вылезал из саней, окруженный 
белоснежными борзыми аэродинамической формы; исчез безжалостный кулак, исчезли 
мундиры, – лакеи в раззолоченных ливреях наверху, тюремные надзиратели внизу; 
исчезли люди в рясах, их ханжеские рожи и льняные бороды.
 С этим покончено. Теперь – кругом простор и механизация, а живут и 
распоряжаются люди в блузах, с открытыми, решительными, счастливыми и гордыми 
лицами. [21] 
 Начинают уже появляться такие передовые колхозы (например в 
Кабардино-Балкарии), где мы видим геометрические формы, несомненно 
приближающиеся к буд