|
... Прошло пять лет. Генсек убедился в непреклонности старых партийцев.
Летом 1931 года он еще раз приехал в Тифлис. Его сопровождал Лаврентий Берия,
но напрасно этому обстоятельству особого значения никто не придал.
Напрасно.
В истории покорения Грузии Сталиным наступил новый этап. Начав в двадцать
четвертом массовое истребление интеллигенции, Сталин не решался еще тогда
поднять руку на зачинателей большевистского движения... Теперь, утвердившись на
московском троне, он изготовился к борьбе со старой гвардией.
Он нашел человека, проверил его в деле, убедился в его преданности и силе, он
нашел человека, способного сломить хребет любой оппозиции, готового окровавить
и поставить на колени гордую Грузию.
Вскоре генсек предоставит Берия пост первого секретаря грузинского ЦК.
Назначение — именно назначение, ибо выборы секретарей давно стали фикцией, —
Берия на пост первого секретаря ЦК партии Грузии и второго секретаря
Заккрайкома состоялось 31 октября 1931 года.
...Такого история нашей партии не знала никогда. Секретарь ЦК провел свой
первый день в полупустом здании: ни один заведующий отделом в знак протеста не
вышел на работу. Тогда-то Мамия Орахелашвили, первый секретарь Заккрайкома,
собрал у себя молодых коммунистов. Орахелашвили предложил товарищам тотчас
приступить к работе в аппарате ЦК: «Вы должны подавить неприязнь к Лаврентию
Павловичу Если вы доверяете мне, вы обязаны найти с ним общий язык. Его
рекомендовал лично товарищ Сталин».
Погром культуры
В 1936 году Максим Горький изрек свое знаменитое «Если враг не сдается, его
уничтожают!». В тридцать седьмом в Тбилиси глашатаем террора сделали посмертно
Владимира Маяковского. Напечатали подходящие строки:
Не тешься,
товарищ,
мирными днями,
сдавай добродушие в брак.
Товарищ, помни:
между нами
орудует
классовый враг.
Маяковский вырос в Грузии, переехал в Москву, достиг зенита славы и покончил с
собой. К какой категории врагов причислили бы его теперь, останься он жить,
поэт-бунтарь?
В тридцать седьмом было сделано все для того, чтобы поставить на колени
литераторов Закавказья. Для начала — небольшой майский погром на собрании
писателей Грузии. Оно прошло под девизом «До конца вскрыть подрывную работу
врагов народа в литературе» Основной докладчик, А С. Татаришвили, требовал
крови. Оказывается, бывший руководитель писательской организации Малакия
Торошелидзе был двурушником и заклятым врагом. Под стать ему — троцкистские
наймиты Вардин, Нароушвили, Феодосишвили.. Но главный враг— Торошелидзе.
Это он заставил одного из членов грузинской делегации выступить на Всесоюзном
съезде писателей (август— сентябрь 1934-го) с заявлением о солидарности с
вредительской позицией контрреволюционера Бухарина. Сам Торошелидзе с трибуны
съезда очернил Илью Чавчавадзе, который почему-то не предрек конца дворянству
Важу Пшавелу он представил апологетом общинного уклада. Меньшевик, троцкист и
диверсант Торошелидзе развалил писательскую организацию Грузии. На этом
собрании писатели узнали, что Б. Буачидзе возглавлял филиал авербаховской
группировки в Грузии. Не прошло и двух недель, как Буачидзе исключили из Союза
писателей и из партии «в связи с его участием в контрреволюционной работе
авербаховско-троцкистской банды и с беспрерывной антипартийной вредительской
деятельностью в грузинской литературе».
Так смешалась клевета старая с клеветой свежей. Так был выполнен заказ —
привязать телегу грузинской контрреволюции к московской колеснице. Были названы
имена других «последышей троцкизма» — Б. Бибинейшвили, Р. Каладзе, С.
Талаквадзе... Потом погром перекинулся на армянскую секцию. Здесь подлежала
искоренению группа шовинистов-националистов во главе с проходимцем и вредителем
Халатяном. Представитель армянской секции Корюн незамедлительно выступил с
разоблачением подрывной деятельности врагов народа — литераторов. Они
пробрались в среду писателей Азербайджана и Юго-Осетии.
Досталось и маститым — К. Гамсахурдиа и М. Джавахишвили. Потом начался сеанс
самобичевания. Признался в своих заблуждениях романист Гамсахурдиа.
Осудил свои ошибки поэт Паоло Яшвили. Извинялся за творческие срывы Тициан
Табидзе.
То были слова, предписанные свыше. Там же, наверху, уже решили, кому чем
|
|