корреспондентом французских газет в Москве. Только в 1939 году он вернулся в 
Париж.)

Много лет спустя, в июне 1965 года известный советский авиаконструктор Олег 
Константинович Антонов, прилетев во Францию на очередной авиационный салон, 
повстречал на аэродроме Бурже своего бывшего «шефа». Ришар сильно изменился, 
постарел. Вспоминали Столярный переулок, молодость, старых знакомых. Обычные 
вздохи: «иных уж нет, а те далече...»

– А Сережа Королев! Как он там? Ты встречаешься с ним? – спросил Ришар. – 
Лавочкин, Бериев, Камов, ты, – стали знаменитыми, а его что-то совсем не слышно.
 А ведь талантливый был парень, а?

Антонов смущенно молчал...

После ухода Люшина с Лавилем Королев продолжал некоторое время работать у 
Ришара. По свидетельству людей, знавших его в те годы, Сергей Павлович ничем 
особенно не выделялся в конструкторском бюро, не «фонтанировал» идеями, 
держался тихо, скромно и к работе относился если не формально, то уж наверняка 
без особенного увлечения. Это легко объяснить, во-первых, общими склонностями 
Сергея Павловича как инженера, во-вторых, частными заботами его в ту пору. 
Королев всегда, во всех своих работах тяготел к инженерным обобщениям, к 
техническому синтезу. Его привлекают лишь конструкции, если можно так сказать, 
предельные: планер, самолет, ракета. Но не крыло планера, не рули самолета, ни 
сопло ракеты. Буквально через два года он поймет, что воплощение всех его 
замыслов тормозится отсутствием надежного ракетного двигателя, но сам он не 
будет заниматься двигателем, поскольку двигатель лишь часть целого. Заниматься 
стрелковой установкой в башне перед задней турелью в самолете ТОМ-1 увлеченно 
он не мог, потому что в это же время сам строил две самостоятельные машины: 
планер СК-3 и авиетку СК-4.

«Сразу после возвращения из Коктебеля в Москву осенью 1929 года Сергей 
предложил мне делать новый планер для высшего пилотажа, – вспоминал С.Н. Люшин.
 – Было много причин, мешавших мне взяться за эту работу, и он сам начал 
проектировать то, что потом превратилось в СК-3 – „Красную звезду“»[14 - Планер 
был назван в честь газеты «Красная звезда».].

Спроектировать и построить задуманный планер за год (разумеется, он должен был 
появиться осенью 1930 года в Коктебеле) одному человеку, даже обладающему 
работоспособностью Королева, не под силу, и Сергей понимает это. Он ищет 
помощников. Первым из них становится отчим.

После переезда из Киева в Москву отношения между Сергеем и Григорием 
Михайловичем становятся все более дружескими. Прошла его мальчишеская 
ершистость, когда каждый совет или замечание казались почти оскорблением. 
Мальчик превратился в мужчину, узнал людей, воспитал в себе ту терпимость без 
самоунижения, которая необходима в коллективной работе. С другой стороны, 
улеглись и тревоги Баланина за будущее Сергея. Он убедился, что гидросамолеты в 
Хлебной гавани и наивные проекты в особняке Анатры были не капризом, не 
мальчишеским увлечением, а действительно призванием. Ледок в их отношениях таял.


Многие вечера проводят Сергей и отчим с логарифмическими линейками в руках, 
обсчитывая новый планер. Пальцы работают так быстро, что движок линейки теплый. 
Переговариваются мало: все ясно без слов. Но если уж заговорят, то это надолго, 
и тогда лихорадочно листаются справочники, ногти выдавливают энергичные отметки 
над формулами, и ломаются в торопливых доказательствах острые карандаши.

Что ж задумал Сергей Королев? «Коктебель», который строили они с Люшиным, был 
просто парителем, но задачи, которые поставил перед собой Королев на этот раз, 
были существенно сложнее. Вот как он сам говорит о них:

«Назначение – одноместный летательный аппарат, позволяющий производить на нем 
фигуры высшего пилотажа. В частности, из их числа наибольший интерес 
представляло выполнение мертвой петли.

Постройка такой машины имела своей целью практически доказать возможность 
производства фигур высшего пилотажа на планере вообще. Единственный опыт в этом 
направлении был проделан в Америке, но летчик Хозе, сделавший 4 петли, 
воспользовался для набора высоты помощью самолета, буксировавшего его планер. 
Таким образом, для планера-парителя, самостоятельно набиравшего высоту, 
подобная задача ставилась впервые...»

Следом идет чрезвычайно интересное и характерное для Королева признание:

«Далее планер для фигурных полетов, обладая большим запасом прочности „на все 
случаи жизни“, дает возможность практически замерить те перегрузки, которые 
возникают в полете, и проделать все те наблюдения, которые на планере обычного 
типа невозможны».