вдруг, что выделено 270 мест со скидкой. Наконец из темноты, куда убегали 
тусклые блики рельсов, лихо свистнул, застучал, заскрежетал могучий паровоз 
«пасифик» и медленно причалил к перрону долгожданный поезд № 8-бис. С веселой 
толкотней набились в вагоны. Тронулись.

Не спали, разумеется, почти всю ночь, заглушая колесные перестуки, пели песни, 
кашляли от синего дыма дешевых папирос и хохотали над разными историями, 
смешными и не очень. Сергей, как старший группы, набегался, наволновался и 
теперь, устало привалившись к стенке, поглядывал в окно, за которым ровно 
стояла, скрадывая движение, непроглядная густая темень. Напротив него сидел 
совсем молоденький голубоглазый парень. Сергей вспомнил, что видел его в МВТУ, 
мелькало его лицо в АКНЕЖе. Разговорились.

Петр Флеров хоть и был первокурсником, но парнем был тертым. Узнав, что Петр 
летал еще в 1922 году, Сергей зауважал его и, чтобы не ударить лицом в грязь, 
тоже стал вспоминать, как летал в Одессе на гидросамолетах, в какие переплеты 
попадал, как с крыла прямо в море упал, кое-где приукрасил, но исключительно 
для полноты впечатления и стройности рассказа. Петр расказал, что помогал 
вместе с Кричевским Невдачину строить маленький самолет. Опять заговорили об 
училище. Сергей агитировал нового знакомого поступать в планерную школу, 
приглашал в Горки на полеты и в трубу – в старой, уже три года не работавшей 
аэродинамической трубе строили планеры. Тесное здание трубы с огромными «ушами» 
диффузоров по бокам для этой цели было совершенно непригодным, не говоря уж о 
том, что в трубе было жутко холодно. Натопить ее было невозможно, она 
продувалась насквозь, но никого это не смущало. Как писал позднее начальник 
планерной школы Титов: «... некоторые из курсантов бросали свои семейства, 
работая чуть ли не полные сутки в очень непривлекательной тогда обстановке». Но 
Сергей так расписал это, что Петр решил сразу по возвращении в Москву 
отправиться к планеристам.

Утром приехали в Ленинград, вышли на площадь. В густых сумерках глыбой навис 
над ней Александр III – злая бронзовая насмешка Паоло Трубецкого. Ребята 
приутихли, песен не пели. Вся разношерстная толпа – одни с чемоданами и пледами,
 другие с газетками в руках – опять зашевелилась. Петр хотел прибиться к Сергею,
 но тот куда-то исчез. Один раз Петру показалось, что мелькнула знакомая 
коренастая фигура в картузе, в новых глубоких калошах и словно растаяла.

Три дня в Ленинграде прошли на одном дыхании, без сна, а про обещанное 
трехразовое питание и вовсе забыли. Сергея поразила непохожесть Ленинграда на 
все другие города, которые он видел, глубокая, покойная гордость, строгая 
красота улиц и то неизвестное другим городам таинство, с которым улицы влекли 
человека в глубину лет, заставляли думать о прошлом и будущем. Странно, но 
Древний Киев не рождал такого ясного ощущения хода времени, каким пропитывал 
тебя Ленинград. Днем они промчались по залам Эрмитажа, и экскурсовод, тоненькая 
голубая девочка, почти с плачем кричала им вслед:

– Здесь 1057 комнат! Это семь с половиной верст!

Вечером побывали на «Красном путиловце» и «Красном треугольнике». Ночью поехали 
на Волховстрой. Теперь уже спали. Никаких песен, никаких тебе папирос.

На Волховстрое провели целый день. Станцию открыли всего неделю назад. Она еще 
алела кумачом недавнего праздника, а в день их приезда – повезло! – пускали 
последнюю шведскую турбину. Г.О. Графтио, главный инженер Волховстроя, 
волновался, когда говорил о пуске, но все обошлось хорошо. Сжавшись в плотную 
кучку, прошли они по туннелям Волховстроя, робко заглядывая вниз, где тяжело 
рушилась зеленая стена воды. Потом Сергей смотрел на невидимое глазу вращение 
турбины, словно подернутой туманной зыбкой пеленой, и верилось в её движение 
только благодаря тихому ровному подвыванию. В машинах ощущалась мощь, уверенная 
сила и солидная тяжесть, но никогда не смог бы он променять на это легкость 
самолета и зыбкость планера и снова порадовался, как все хорошо устроилось у 
него с МВТУ.

На третий день ходили к Медному всаднику, разглядывали его со всех сторон, 
удивлялись, отчего царь босой, а Сергей про себя отметил, что у Петра, высокого 
сильного мужика, такая неестественно узкая лодыжка. Потом, задравши голову, 
смотрели на Исаакий, читали диковинную надпись: «Господи, силой твоей да 
возвеселится царь!» – и спорили, что бы это значило.

Уже к вечеру попали они в Петропавловскую крепость. В сером свете еще страшнее 
чернели казематы и зловещие карцеры Трубецкого бастиона.

Пройдет совсем немного времени, и здесь, в Иоанновском равелине, забьется 
огненное сердце жидкостного ракетного двигателя, здесь поселятся замечательные 
люди, судьбы которых теснейшим образом переплетутся с судьбой нашего героя, 
отсюда потянутся в его жизнь корни великих побед и горчайших минут отчаяния...

В поезде только и разговоров было, как славно съездили...

Когда Володя Титов спал, никто не знал. Он работал на аэродроме ВВС, учился на