Павел Яковлевич сам пригласил крестных: учителя Базилевича и соседку – жену 
другого преподавателя Титову. В метрическую книгу Волынской духовной 
консистории записали: Сергей. Так появился на белом свете Сережа Королев, 
толстенький, вихрастый крикун. Бабушка Мария Матвеевна смеялась:

– Шаляпин родился!

Скоро, вдоволь насмотревшись на внука, счастливая бабушка уехала в Нежин. Мария 
Николаевна осталась опять одна.

Ее надежды не оправдались: ничего не изменилось в их семье после рождения 
Сережи, разве что Павел Яковлевич стал еще более подозрителен и ревнив. Она 
обрадовалась, когда он сообщил о своем намерении переехать в Киев. Как ни 
пугало ее переселение с грудным младенцем, но Киев все-таки ближе к своим...

В Киеве ждала их печальная весть: в Могилеве умер Яков Петрович, отец Павла 
Яковлевича. Семья Королевых была очень большая: 12 душ детей. К этому времени, 
однако, в живых осталось лишь шестеро: Александр, Павел, Мария, Иван, Надежда и 
Вера. И хотя старшим был Александр, после смерти Якова Петровича все сразу 
оглянулись на Павла, молча избрали его главою семейства, ждали его участливости.
 Александр и Иван, – оба тоже учителя, люди, как говорится, при деле, от забот 
этих сразу постарались отодвинуться. Что же делать? Нелегко прокормить на 
жалованье учителя словесности гимназии мадам Бейтель жену, сына, мать и двух 
сестренок. Он знал, что такое бедность. Только-только, казалось, начал 
выбиваться в люди, и вот... Снова, снова вяжут его по рукам и по ногам, снова 
вбивают в нищету...

После переезда могилевцев в Киев Павел Яковлевич снял две квартиры во флигелях 
на Тургеневской улице, принадлежащих Ольге Терентьевне Петрухиной. Домна 
Николаевна и близняшки – Надя и Вера – жили в трех комнатах на втором этаже 
одного флигеля. Семья Павла Яковлевича – в соседнем, на первом этаже.

Мать мужа, Домна Николаевна, любила невестку, много помогала ей, не отходила от 
маленького внука. Золовки-двойняшки, напротив, невзлюбили ее сразу, язвили, 
дразнили, ябедничали по любому поводу. Им было по 12 лет, – в эти годы девчонки 
превращаются иногда в маленьких злых ведьм.

Стоило Марии Матвеевне заехать из Нежина в гости к дочери, как они учиняли 
обыск в квартире: не оставила ли она где-нибудь золотой червонец. Бесконечный 
унизительный контроль над каждой статьей семейного бюджета, над любым визитом, 
разговором, любым шагом вне дома, все эти колкие мелочи, каждая – пустяк, а все 
вместе – это очень тяжко, делали жизнь Марии Николаевны невыносимой. В ней все 
более и более укреплялось желание оставить семью мужа, разом покончить со своею 
несвободою, начать новую, самостоятельную жизнь, пусть даже более трудную, но 
имеющую какой-то смысл для нее, какую-то перспективу, будущее светлое 
продолжение.

Павел Яковлевич день ото дня мрачнел и ожесточался. И понять его можно было: 
постоянная толчея в крохотной двухкомнатной квартирке, робкие намеки, что 
деньги опять кончаются, визг и драки сестер-двойняшек, плач сына, жена, сидящая 
с книгой в руках.

– Книга – это прекрасно! – желчно говорил он. – Но не лучше было бы погулять с 
ребенком?

– Но я только что пришла...

Он отворачивался, сдерживая вспышку беспричинного гнева, за которую потом 
самому же будет неловко.

– Ты совсем улыбаться разучился, – робко, словно извиняясь, сказала однажды 
Мария Николаевна мужу.

«Зачем я здесь? – думала она. – Почему я живу в этой семье? Что удерживает меня 
подле этого, в общем, чужого мне человека?»

Уже не раз заводила она разговор с Павлом Яковлевичем о Высших женских курсах. 
Он был категорически против. Мария Николаевна написала отцу. Старик Москаленко 
уже чувствовал, что со свадьбой Маруси они поторопились. Жаль было дочку. В 
письме из Нежина Мария Николаевна нашла 50 рублей – вступительный взнос на 
курсы. Отец писал, что будет платить за ее учебу. Между строк сквозило 
осуждение Павла Яковлевича.

Курсы только подлили масла в тлеющий огонь семейной распри. Семья разваливалась 
на глазах. Впрочем, развалилась она уже давно, просто не было у них смелости 
поверить в это.

Наконец она решилась. Сережу отнесла к знакомым, а сама уехала к сестре:

Нюша уже училась на курсах. Через два дня из Лодзи приехал брат Юрий и отвез