собирались они теперь в авиагородке. Савчук занят был хлопотами с новым 
переводом: собирался вернуться в гидроавиацию. Пузанов, как человек семейный, 
взвалил на себя бремя многих тяжелых, но чем-то и сладостных забот, и Сергей 
первый раз вдруг почувствовал, что девять лет разницы в годах не пустяк, что 
Михаил уже действительно взрослый человек, с мужскими радостями и тревогами, а 
он, Сергей, еще в общем-то мальчишка...

Стало совсем одиноко, правда, были письма Ляли, да и мама часто писала ему из 
Москвы. Однажды в одном из ее писем он прочел, что в Московском высшем 
техническом училище как будто бы тоже есть авиационное отделение, надо 
разузнать поточнее... «Да и как его может не быть там, если сам Жуковский читал 
в МВТУ, если это училище кончил Туполев!» – думал Сергей.

И снова книги, снова конспекты. Много лет спустя Сергей Павлович, вспоминая эти 
книги и конспекты, скажет: «Я бил себя по лбу – учись, дурак, без науки ничего 
не сделать в жизни. И я грыз науку...» Снова аудитории и лабораторные работы, 
иногда затягивающиеся чуть ли не до полуночи. Снова аккуратные белые строчки и 
поразительно прямые чертежики на доске у горбатого педанта Шульца, читавшего 
прикладную механику, снова смех и анекдоты электротехника Скоморохова и 
удивительные лекции термодинамика Усенко, который путал русские и украинские 
слова и, начав с цикла Карно, мог кончить редкими бабочками лесов Амазонки. Из 
всех лабораторных занятий более всего нравился Королеву практикум по 
электротехнике, который вел Огиевский, старый радиотехник. Говорили, что он 
беседовал с Лениным. Огиевский не только преподавал в КПИ, но и строил самую 
первую на Украине радиостанцию. Это был спокойный властный человек, который 
никогда не придирался и не старался расположить к себе веселыми шуточками, а 
упрямо требовал того, что был вправе требовать. Для Королева он олицетворял 
человека дела: «Таким должен быть настоящий инженер».

Незаметно подкралась новая сессия. В июне 1926 года Королев сдал десять зачетов,
 полностью отчитавшись за второй курс. А потом провожали Савчука: он 
возвращался на Черное море. Перед отъездом Иван подарил Пузанову чертежную 
доску и три тома технического справочника «Hutte», а Сергею сказал:

– Тебе ничего не дарю, тебе лишние вещи в тягость. Езжай, Серега, в Москву. Я 
вижу, что тебе пора в Москву...

Сергей обернулся к Пузанову. Михаил грустно кивнул:

– Пора...

– Так звери Маугли говорили, чтобы он к людям шел, – попробовал пошутить Сергей,
 но улыбка получилась какая-то жалкая.

И опять заскребло в горле, заныло сердце, как тогда, на пляже в Аркадии. Он 
чувствовал, что они правы, нет, знал, что правы его друзья, что действительно 
пора.



«Ректору КПИ. Студ. Королева С.П. Мехфак.

Заявление.

Постановлением приемной комиссии при Высшем Московском техническом училище я 
принят в число студентов последнего, о чем ставлю Вас в известность.

27.9.26.

С. Королев»


С этого времени он никогда уже не жил на Украине. Наезжал в Одессу, и до войны, 
и после. В 50-х годах возил туда лечиться жену, студентом ездил в Харьков, 
несколько раз бывал в Донбассе, много лет подряд ездил в Крым, но никогда уже 
там подолгу не жил. После старта Гагарина говорил как-то, что очень хочется ему 
снова съездить в Одессу.

Через много лет после смерти Сергея Павловича один из руководителей Центра 
дальней космической связи Амос Алексеевич Большой рассказал в своих 
воспоминаниях, как однажды по пути в Евпаторию, где находился Центр управления, 
самолет Королева по метеоусловиям чуть было не приземлился в Одессе. 
Взволнованный Сергей Павлович говорил:

– Еще несколько минут и нас заставили бы сесть в Одессе! Представляете себе, 
Атос (так называл он Большого, когда хотел подчеркнуть свое расположение к нему.
 – Я.Г.), в Одессе?!

– Вам так неприятно было бы, Сергей Павлович, даже на короткое время попасть в 
Одессу? – спросил Большой, который много лет жил в Одессе и любил этот город.