9


Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно.

    Данте Алигьери

Жизнь студента Сергея Королева мало похожа на жизнь студента наших дней. Может 
быть, сегодняшний студент и отыщет в ней запретные для него прелести, но в 
целом это была несравненно более тяжелая жизнь. Нам трудно представить себе 
студенческие годы без балов и карнавалов, спартакиад и олимпиад, самодеятельных 
ансамблей и театральных галерок, без дружеских пирушек и веселых танцулек. У 
Королева была совсем другая жизнь.

Прежде всего студенты КПИ, поступившие в 1924 году, проходили специальную 
комиссию, которая распределяла их по соответствующим категориям. В первую 
категорию входили рабочие, крестьяне и дети рабочих и крестьян. Они 
освобождались от уплаты за учебу. Вторую категорию, куда как раз входил Королев,
 составляли представители трудовой интеллигенции. Они должны были платить за 
учебу. Сумма зависела от доходов родителей и не превышала 40 рублей. Третья 
категория – дети нэпманов – вносила в институтскую кассу довольно значительные 
суммы. На первом и втором курсах никто, кроме бывших рабфаковцев, стипендии не 
получал.

Таким образом, вопрос о социальном происхождении, никак ранее не интересовавший 
Королева, стал очень остро. И позднее, уже будучи студентом МВТУ, Королев не 
раз чувствовал, что «непролетарское происхождение» мешает ему. Он, например, не 
был комсомольцем, потому что детей интеллигентов в те годы крайне неохотно 
принимали в комсомол. Всегда находились люди, готовые попрекнуть его 
«интеллигентностью», а принципиальные технические споры подменить пространными 
рассуждениями о его «классовой ущербности». Однако социально-политический смысл 
этого явления открылся Королеву позднее. Пока «вторая категория» означала для 
него прежде всего добавочные расходы. Сразу вставал вопрос: где взять денег на 
учебу? Не на питание, жилье, одежду и развлечения, а на учебу. Сергей получил 
из Одессы перевод на 25 рублей, но он понимал, что не будет получать переводы 
регулярно. Более того, он не хотел их получать. Перевод и обрадовал его, и 
заставил страдать. Во что бы то ни стало необходимо было найти работу. Кстати, 
тогда это было тоже не легко. Мастерские КУБУЧа – комитета по улучшению быта 
студентов – не могли трудоустроить всех желающих. Несколько дней пробегал 
Сергей по мокрым, засыпанным желтыми листьями киевским улицам, прежде чем нашел 
работу. На углу Владимирской и Фундуклеевской помещалась газетная экспедиция, и 
Сергей подрядился разносить газеты по киоскам.

Вставать приходилось рано, синяя темнота еще заливала улицы, и трудно было 
поверить в рассвет. Он одевался на ощупь, засовывал в карман загодя 
приготовленный кулек с куском хлеба и ломтиком сала и на цыпочках, вытянув 
вперед руки, чтобы не налететь на что-нибудь в темноте, выбирался из гостиной. 
Спросонья он все-таки натыкался на стул или стол, звякала посуда, он замирал и 
двигался дальше. Спускался по крутым тротуарам Костельной, пересекал площадь и 
по Софийской – на Владимирскую, поворачивал налево, бегом, и вот он уже ныряет 
в шумное светлое тепло подвала, вдыхая острый запах типографской краски, – вот 
так же остро, так, что даже глаза чувствовали, пахли на Австрийском пляже 
выброшенные штормом водоросли.

В письме к матери он писал: «Встаю рано утром, часов в пять. Бегу в редакцию, 
забираю газеты, а потом бегу на Соломенку, разношу. Так вот зарабатываю восемь 
карбованцев. И думаю даже снять угол».

В экспедиции работало несколько ребят, и очень скоро Сергей подметил, что 
работа всех их организована плохо, вернее, никак не организована: ходили по 
одним и тем же маршрутам вдвоем, одни еле плелись перегруженные, другие бегали 
налегке. Королев собрал ребят, создал бригаду, продумал маршруты. Всем 
понравилось. У него был врожденный талант организатора, который проявлялся 
всегда и в большом и в малом. Он просто не мог вытерпеть, когда видел, что 
делается как-то не так, что можно сделать лучше, экономичнее, разумнее.