участие в конструктивной секции авиационно-технического отдела». Вот это уже 
солидно выглядит. А если и про планер написать? А что? В конце концов не украл 
я его. Напишу все как есть... «Мной сконструирован безмоторный самолет 
оригинальной системы „К № 5“. Проект и чертежи, после проверки всех расчетов, 
приняты отделом ОАВУК, признаны годными для постройки и направлены в 
Центральный отдел в Харькове...» И про кружки напишу, все так все. «Кроме того, 
в течение года я руководил кружками рабочих управления порта и на заводе им. 
Марти и Бадина. Все необходимые знания по отделам высшей математики и 
специальному воздухоплаванию получены мною самостоятельно, пользуясь лишь 
указанием литературы специалистов технической секции ОАВУК». Ну, теперь, 
пожалуй, достаточно. Пусть знают, с кем имеют дело. Как же кончить? А если так? 
«В силу вышеизложенного прошу дать возможность продолжить мое техническое 
образование. При сем прилагаю документы...» Перечислил аккуратно все бумажки...

Он ездил теперь в КПИ каждый день: в незнакомом городе друзей не было, и к тому 
же все время надо было еще что-то писать, заполнять, проходить медкомиссию. 
Ответа на срочный запрос в Одессу пока не было, он уже начинал волноваться. А 
вот тут опять подсунули какую-то бумагу. Анкета. Надо заполнять. Дошел до графы 
«Национальность» и задумался. Действительно, а кто он, собственно, по 
национальности? Отец как будто бы был русским, а мама? Дед – тот уж точно 
украинец, да и бабушка тоже, конечно. Значит, мама украинка. А он? Русский или 
украинец? В доме говорили по-русски. С ребятами говорил по-русски. Все 
преподавание тоже по-русски. Украинский учили, но говорил по-украински он плохо.
 В общем-то можно писать и так и этак. Но раз он в Киеве, лучше, пожалуй, 
написать: «Украинец».

Социальное положение. Подчеркнул: «Учитель». И дописал: «Лектор».

Основная профессия: «Лектор-стенограф».

Общественная политическая работа: «С июня 1923 года активный руководитель 
рабочих кружков на заводах им. Марти и Бадина, Чижикова и Одвоенморбазы».

На чьи средства живете: «Лекционная оплата».

Сколько времени живете собственным трудом: «Три года».

Место последней работы: «Губотдел ОАВУК».

Снабжен ли средствами к существованию и на какой период, сумма: «Снабжен до 
ноября с.г.»

Имеет ли квартиру по месту вуза: «Да».

В строках этой анкеты, написанной по-украински (очевидно, чтобы убедительнее 
выглядела графа о национальности) в этом наивном «лектор-стенограф», в 
нескромном «активный руководитель», в маленькой, невинной в общем-то лжи, – 
помилуйте, откуда же появились «три года» собственной трудовой жизни? – во всем 
этом такое горячее желание остаться в этом просторном кирпичном доме, начать 
действительно «собственную трудовую жизнь», убедить всех еще неведомых ему 
судей, решающих его судьбу, что мальчишеский пушок на его розовых щеках не 
помеха, что он тоже сможет, выдюжит.

И еще одна маленькая интересная деталь. Препровождая чертежи Королева в Харьков,
 Фаерштейн называет К-5 планером. В удостоверении ОАВУК, написанном для 
Академии Жуковского, надо думать, самим Королевым, планер называется уже 
«безмоторным самолетом». В заявлении с просьбой принять в КПИ опять – 
«безмоторный самолет». Почему? С одной стороны, новый термин звучит солиднее: 
какой-никакой, но все же самолет, а не планер. И натяжки вроде бы нет, ведь 
одна из статей тех лет в журнале «Вестник воздушного флота» так и называлась – 
«Планер – безмоторный аэроплан». А с другой стороны, кто знает, быть может, 
Королев, проектируя свой первый летательный аппарат, рассчитывал в дальнейшем 
установить на нем мотор и превратить действительно в самолет? Эту гипотезу в 
начале 80-х годов выдвинул исследователь творчества Королева, доктор 
технических наук Георгий Степанович Ветров. И она представляется весьма 
обоснованной. Ведь, как мы увидим, почти все свои конструкции Королев создавал 
«с дальним прицелом», – это относится и к планерам 20-х годов, и к ракетам 60-х.


Сергей Королев был действительно одним из самых молодых кандидатов в 
первокурсники Киевского политехнического института. Таких румяных и юных тут 
было мало.

Известно, что до революции существовали так называемые «вечные студенты», 
ухитрявшиеся пребывать в этом звании до десяти и более лет. Империалистическая, 
а затем гражданская война и вовсе поломали нормальный ход учебного процесса. 
После революции первый прием в КПИ был в 1920 году. Но какие-то «старички» 
оставались. До 1922 года был установлен трехлетний срок обучения, затем – 
четырехлетний. В 1921 году начал работать рабфак и нулевой семестр. Сергей 
Королев поступал в КПИ одновременно с группой рабфаковцев приема 1922 года.