Жорки не влекли их так, как влекла, манила ничем не замечательная квартира 
Винцентини. Впрочем, нет, эта квартира была замечательна необыкновенно радушной,
 веселой и какой-то удивительно свободной атмосферой, которую дружно создавали 
все ее обитатели – и взрослые и юные. В классе с Сергеем учились брат и сестра 
Винцентини – Юрий и Ксения. Юрка – нескладный, долговязый, а Ляля очень хороша, 
стройненькая, коса ниже пояса, глазастая. Говорили, что предки Винцентини были 
выходцами из Италии и в незапамятные годы приехали на юг России, чтобы заняться 
виноградарством. В родителях Юры и Ляли, несмотря на фамилию, итальянского было 
мало, хотя отец – инженер-путеец отличался большой музыкальностью и петь любил 
не меньше неаполитанца. Но не в песнях и музыке дело. Главное, что для Юры и 
Ляли и всех друзей Юры и Ляли он был просто Макс. Этот веселый и умный человек 
принадлежал к тем счастливым людям, которые, проходя сквозь детство, юность и 
зрелые годы своих детей, всегда остаются их друзьями. Его жена, Софья Федоровна,
 женщина щедрейшей души, искренне любила всех этих мальчишек и девчонок, 
бесконечно снующих в ее доме. К Винцентини ходило едва ли не полкласса. Тут не 
только занимались и устраивали разные хитрые самопроверки перед экзаменами, тут 
грелись, когда было холодно, тут подкармливались, когда было голодно, а дней 
таких в те годы набиралось немало, и от простого чая с картофельными оладьями 
отказывались редкие гордецы. Наконец, тут веселились. Здесь рождались все 
будущие уличные проказы, здесь пели, танцевали, разыгрывали какие-то шуточные 
сценки, играли в шарады, отсюда уходили гулять и сюда возвращались. И никто не 
помнит, чтобы Софья Федоровна упрекнула хоть раз за грязные полы. По существу, 
дом Винцентини был молодежным клубом, тем редким молодежным клубом, в котором 
всегда было весело и интересно. Если где-то что-то происходило – первыми 
узнавали Винцентини: ведь сразу бежали сюда. Допустим, в школе сняли их 
стенгазету, найдя непочтительными некоторые намеки на преподавателей. Митинг 
протеста у Винцентини. В другой раз, когда один из преподавателей опоздал на 
занятия, весь класс убежал в «самоволку» в парк Шевченко. И надо же так было 
случиться, что как раз в этот день к Александрову нагрянул очередной инспектор.

– Ставьте меня в трудное положение, я согласен, – взволнованно говорил на 
следующий день завуч. – Ставьте меня в опасное положение, я и тут согласен. Но 
не ставьте в смешное!

И после этого, притихшие, собрались они у Винцентини.

– Да что тут говорить, – тихо выдохнул Валя Божко, – как комсорг считаю, что мы 
поступили по-свински...

Всем было не по себе. В этот вечер Макс и Юра не сели за пианино...

В ту осень Сергей Королев бывал у Винцентини почти каждый день. По обыкновению 
своему, никогда не оказывался он в центре компании, обычно располагался 
где-нибудь в уголке, помалкивал, только глаза его черные блестели. Он понимал, 
что дом этот вполне может обойтись без него, но сам он не мог обойтись без 
этого дома: Сергей был влюблен в Лялю Винцентини.

Если влюбленные поддаются классификации, то он принадлежал к породе безнадежных 
вздыхателей, судьба которых обычно складывается плачевно, потому что 
обязательно находятся активные, энергичные соперники, перед которыми тихий 
вздыхатель пасует. О, он знал, что такое блестящий и остроумный соперник! У 
него их было целых два! И каких! Жорка Калашников и Жорж Назарковский. Первый – 
знаменитый гимнаст, пловец, острослов, эрудит; другой – признанный кумир 
драматического кружка, любимец словесника Злотоустова, который поручал ему 
самые трудные роли в драмах Островского; красавец – он нравился многим 
девчонкам и знал это. Что мог противопоставить он, Сергей Королев, каскаду 
острот Калашникова и лирическим руладам Назарковского? Рассказ об устройстве 
авиамоторов Миллера и Румплера? Беседу о физических основах воздушной 
навигации? Вот он и сидел в уголке, помалкивал, только черные глаза блестели...

Наивный, как все влюбленные, он считал, что скрывает свои чувства к Ляле так 
тонко и умело, что о них никто и не подозревает. И только когда в школе на 
встрече Нового года староста их класса Меликова читала эпиграммы на ребят, он 
понял, что его «тайна» известна всем. Эпиграмма была такая:

		Вот Сережа Королев
		Делать ласточку готов
		Он хоть каждую минуту,
		И, подобно парашюту,
		Через стол его несет!
		Он летает, как пилот!
		Я б желала поскорее
		Ему крылья приобресть,
		Чтоб летать он мог быстрее
		В дом, где цифры шесть и шесть!

«Шесть и шесть!» Новосельская улица, 66 – адрес Ляли! Красный как рак, выскочил 
он в коридор. Ходил смущенный, счастливый, несчастный...

В бесхитростной эпиграмме Олимпиады Меликовой – довольно точный портрет