побалагурить...

Он не понимал тогда, что маме-то еще нет и 35 лет...

Спортклуб, яхты, гидроотряд – все это, конечно, не могло не сказаться на учебе. 
Едва вернувшись из школы, он бросал тетради и мчался в Хлебную гавань. 
Замелькали тройки, появились двойки. А тут еще Федор Акимович подлил масла в 
огонь...Федор Акимович Темцуник, преподаватель математики и классный 
руководитель Сергея, пришел на Платоновский мол и в недолгой беседе с Баланиным,
 неспешно поглаживая пышные бессарабские усы, весьма недвусмысленно дал ему 
понять, что успехи Сергея оставляют желать лучшего и он надеется, что серьезный 
разговор дома ему не повредит...

Георгий Михайлович хмурился все более и более.

– Я хочу только одного, – говорил Баланин. – Я хочу видеть тебя образованным 
человеком, имеющим в руках специальность. Образование и профессия сделают тебя 
независимым, а значит, сильным и смелым. Негодный специалист в любой области 
зависим, несвободен – запомни это. Стойки на руках, яхты, аэропланы – это 
чепуха, легкая жизнь, бездумье... Я не позволю тебе превратиться в лоботряса, 
недоучку. Не позволю! Слышишь?!

Сергей стоял, опустив голову. В чем-то отчим прав. Конечно, учиться надо. Но 
разве самолеты – это чепуха?

– Почему же ты вступил в ОАВУК, если аэропланы – это чепуха? – исподлобья 
спросил Сергей.

– Я считаю, что там делают нужное и полезное дело: стране нужны аэропланы, и я 
готов помочь в их строительстве. Но у меня в руках свое дело, а на плечах своя 
голова. А у тебя нет ни того, ни другого пока. И, боюсь, не будет! Да, да, не 
будет! Вот тебе и ОАВУК!

В первые годы революции всевозможные, самым невероятным образом звучащие 
сокращения были в большом почете повсеместно (очевидно, опять-таки из желания 
отрешиться от старого мира). Например, в Одессе работал театр «Массодрам» – 
мастерская социалистической драматургии. Таинственный ОАВУК, вокруг которого 
разгорелся спор Сергея с отчимом, расшифровывался как Общество авиации и 
воздухоплавания Украины и Крыма. В марте 1923 года в Одессе организовалось 
Общество пролетарской авиации, переименованное вскоре в ОАВУК, – 
республиканское отделение ОДВФ. Его председателем стал уполномоченный 
Наркоминдела Козюра, страстно влюбленный в авиацию человек. Но, поскольку у 
Козюры было множество дел и забот, фактически всем руководил бывший начальник 
аэродрома Фаерштейн. Членом правления ОАВУК был и Шляпников из ГИДРО-3, и 
командир второго истребительного отряда, сухопутный коллега Шляпникова Лавров.

Сдав с грехом пополам все экзамены, Сергей, Жорка Калашников, Ваня Сиротенко и 
Пунька Шульцман, выпросив дома по полтиннику на вступительный взнос, 
отправились на Пушкинскую, 29, в роскошный особняк Анатры, банкира и владельца 
самолетостроительного завода. Здесь теперь помещался одесский ОАВУК. Их 
встретил маленький щупленький человек с пышной, дыбом стоящей шевелюрой – Борис 
Владимирович Фаерштейн. Человек молодой, Фаерштейн отличался необыкновенной 
энергией, быстротой и легкостью в движениях. Он мог делать сразу десять дел – 
ругать, хвалить, расспрашивать, поспевал за всем следить, все контролировать, 
постоянно летал в какие-то командировки, вел подготовку к первому Всесоюзному 
слету планеристов, который осенью намечали провести в Коктебеле. Он засыпал 
Королева и его попутчиков вопросами, из их сбивчивых ответов понял, что они 
совсем «зеленые», но готовы работать на совесть, посоветовал быстро подучить 
теорию, залпом выпалил названия десятка книг и исчез.

Лето 1923 года прошло у Сергея Королева «под знаком пропеллера». Несмотря на 
грозные предупреждения отчима, гидроотряд в Хлебной гавани он не только не 
оставил, а еще сагитировал ходить к летчикам друзей.

– Ну пойдем, – уговаривал он Володю Бауэра. – Вот ты еще спишь в постельке, а я 
уже лечу над Одессой! А?

У Константина Боровикова Сергей был уже совершенно за механика, летал с ним 
часто на учениях, да и не только с ним.

После полетов они иногда ходили на Дерибасовскую в «Гамбринус». Нынешняя пивная 
под этой знаменитой вывеской находится совсем не там, где был старый 
«Гамбринус», прославленный Яшкой-музыкантом и Куприным, – в подвале на углу 
Дерибасовской и Преображенской. Тут всегда шумели, а ссорились редко. Сергею 
водки не давали, брали ему черного пива. Он был рад: пить водку страшно. 
Королев всю жизнь был не то чтобы убежденным трезвенником, но человеком 
достаточно равнодушным к спиртному, хотя в его жизни было немало поводов и 
топить горе в вине, и высоко поднимать хвалебные тосты...

Увлеченный воздушными приключениями, Сергей не забыл, однако, советов