гражданской обороне, изучать винтовку, пулемет, устройство гранаты. Все этими 
занятиями тяготились. Все, кроме Цандера! Он не мог скрыть своего искреннего 
восхищения технической логикой устройства винтовочного затвора, радостно 
собирал, разбирал, с какой-то детской серьезностью приговаривая при этом:

– Так, теперь так, а теперь так...

По своей инженерной подготовке, по уровню математических знаний, по умению 
провести теоретический анализ интересующего его процесса он был, очевидно, в те 
годы лучшим специалистом из всех занимающихся ракетной техникой. Наряду с этим 
в отличие от Циолковского Цандер не только не избегал практической работы в 
этой области, он попытался превратить теорию в реалии. Воплощение идей 
Циолковского, собственно, и начинается с двигателя ОР-1 и с первых жидкостных 
ракетных двигателей Газодинамической лаборатории в Ленинграде[25 - Очевидно, о 
работах ГДЛ я говорю незаслуженно мало, хотя работы эти очень интересны. Это 
можно объяснить лишь опасением превратить панораму жизни одного человека в 
далеко не полную историю ракетостроения нашей страны.].

... Стройный, скорее просто худой, с рыжей бородкой и усами, с лицом сухим, 
даже аскетичным, с зелеными строгими и одновременно по-детски беспомощными 
глазами, слегка, непередаваемо (записать это трудно – надо слышать) ломающий 
русский язык в непривычно построенной речи («Алло, здесь говорит Цандер...»), 
одетый бедно, убого и никогда не замечающий этого, – таким увидел Цандера 
Сергей Павлович Королев в одном из корпусов ЦАГИ на Вознесенской улице[26 - 
Ныне улица Радио.] и понял, что это тот самый человек, которого он искал.

ЦГИРД, как организация общественная, находящаяся к тому же внутри общественного 
Осоавиахима, не требовала ни денег, ни помещения, ни материалов. Она не была 
никому противопоставлена и никому не мешала. Ее диспуты и выставки только 
увеличивали популярность Осоавиахима. Но как только Цандер начинал заводить в 
Осоавиахиме речь о том, что надо начинать практическую работу по подготовке 
межпланетных полетов, моментально появлялась настороженность. Охотников 
поставить свою подпись под сметой КБ, конструирующего космические корабли, не 
находилось. Не было хозяйственников, которых бы вдохновил полет на Марс даже в 
недалеком будущем. Все это предприятие воспринималось людьми «деловыми», или, 
говоря сегодняшним языком, материально ответственными, почти как афера. Слушать 
горячие речи Цандера никто не отказывался, строить Цандеру завод – это уже 
другое дело. Это уже несерьезно. Одни считали «межпланетчиков» пусть милыми, но 
увлекающимися людьми, другие – полубезумными фанатиками. В 1934 году уже после 
полета первых советских ракет на жидком топливе вышел роман, в котором 
действовал некий злодей, наделенный всеми отрицательными качествами, 
дополнительно к которым он увлекался проблемами межпланетных сообщений. Королев 
тогда места себе не находил от ярости и на одном совещании разгромил роман в 
пух и прах.

Отношение к «межпланетчикам» иллюстрирует такой эпизод. В сентябре 1930 года в 
Гааге должен был состояться IV Международный конгресс по воздухоплаванию. 
Цандер, тогда сотрудник ЦАГИ, еще в январе написал конспект доклада для 
пересылки его в Голландию. Доклад назывался «Проблемы сверхавиации и очередные 
задачи по подготовке к межпланетным путешествиям». Доклад обсудили на 
техническом совещании и одобрили. Профессор Ветчинкин дал ему очень высокую 
оценку: в докладе был подытожен совершенно оригинальный материал. В апреле 
доклад послали в ВАО – Всесоюзное авиаобъединение. 6 мая доклад перевели на 
французский язык, а 18 мая начальник ВАО Михайлов переслал доклад обратно в 
ЦАГИ. В сопроводительном письме на имя директора ЦАГИ профессора Чаплыгина 
рекомендовалось отправить этот доклад от имени ЦАГИ, «т.к. ВАО, будучи 
промышленной организацией, не считает возможным выступить по вопросу о 
межпланетных сообщениях». Иметь дело с «межпланетчиками» означало прослыть 
организацией легкомысленной.

Несмотря на популярность самой идеи космического полета, в высшей степени 
скептическое отношение к попыткам ее реального воплощения существовало тогда во 
всем мире. Вот несколько выдержек из докладов по истории космонавтики, которые 
я записал в сентябре 1967 года на XVIII Международном астронавтическом 
конгрессе в Белграде:

США: «Мы просмотрели изданные работы первого поколения основоположников теории 
космических полетов: К.Э. Циолковского (1857-1937), Р. Годдарда (1882-1945), Р. 
Эсно-Пельтри (1881-1957) и Г. Оберта. В научных кругах эти материалы относили в 
основном к научно-фантастической литературе прежде всего потому, что разрыв 
между возможностями существовавших экспериментальных ракетных двигателей и 
фактическими требованиями к ракетному двигателю для космического полета был 
фантастически велик. Отрицательное отношение распространялось на само ракетное 
движение...» – из доклада американского ученого Ф.Дж. Малина.

Германия: «Добиться, чтобы авторитетные ученые выслушали меня и подумали о моих 
предложениях, оказалось невозможно, – вспоминал Герман Оберт. – Единственный 
шанс заставить их заняться этим состоял в привлечении к моим идеям 
общественного интереса».