куртка на подкладке, турецкий кафтан, подбитый мехом, чулки черные. Леонардо не 
пугался мертвецов, ни самого происшествия смерти, однако негодовал, имея в виду 
магистратов, не имеющих жалости. Флорентийцы, сказал он, уподобляются детям, 
злобствующим без причины: эти, когда идут вдоль травянистого луга, палками 
сшибают изумительные венчики цветов. Он добавил, что на улицах и площадях 
знаменитого города пахнет спекшейся кровью и что такой в точности запах он 
слышал в разоренном лисою курятнике.

Между тем произведения живописца не издают и малейшего запаха, а если поначалу 
исходит от них слабое дуновение краски пли лака, это не имеет отношения к 
действительному происшествию, которое чудесным, божественным искусством, можно 
сказать, полностью очищено и обезврежено. Если же с помощью живописи 
кого-нибудь желают унизить, цель не бывает достигнута, и правильно будет 
утверждать, что лучше быть повешенным рукой Боттичелли, нежели в изгнании 
влачить жалкую жизнь, опасаясь быть выданным турками.

Когда с этими Пацци и их сообщниками, действовавшими по наущению папы и 
совместно с кардиналом Риарио, его племянником, флорентийцы без сострадания 
разделались, то, желая – по словам Никколо Макьявелли – обелить себя в глазах 
Италии, они стали громогласно обвинять первосвященника в предательстве и 
нечестии, поскольку тот не стеснялся учинить убийство в храме при совершении 
таинства евхаристии. В свою очередь, папа, отчаявшись что-нибудь изменить во 
Флоренции другими средствами, кроме войны, сговорился с неаполитанским королем, 
и они напали на Республику, заявляя, что светским правителям не дано право 
вешать епископов, убивать священников и волочить по улицам их тела, без 
различия истребляя правого и виноватого.




48


Имеются многие способы, какими люди сами себя унижают, если с ужасной 
жестокостью расправляются с противником или с готовностью ему угождают, надеясь 
избегнуть опасности или рассчитывая на выгоду, или из свойственной им природной 
угодливости. Между тем ученые, и поэты, и всяческие проповедники, надувшись как 
индюки, болбочут с крайней напыщенностью о достоинстве человека и других 
подобных вещах. После получившего большую известность трактата флорентийца 
Джанотто Манетти «О достоинстве и превосходстве человека» сын владетеля 
Мирандолы и Модены граф Пико также опубликовал речь «О достоинстве», где, 
излагая мысль, имевшуюся якобы у господа при сотворении, говорит от его имени 
следующее:

«Не даем Мы тебе, о Адам, ни определенного места, ни собственного образа, ни 
обязанности, чтобы и место, и лицо, и обязанность ты имел по своему желанию, 
согласно своей воле и решению. Образ прочих творений определен в пределах 
установленных Нами законов; ты же, не стесненный никакими пределами, сам 
определяешь свой образ. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было 
удобнее обозревать все, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни 
земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, 
сформировал себя в образе, который ты предпочтешь. Ты можешь переродиться в 
низшие неразумные существа, но можешь но велению своей души переродиться и в 
высшие Божественные».

Пожалуй, есть основания счесть сказанное графом Мирандола пустой болтовней, 
ложной версией существования, рассчитанной на простаков, чтобы те впали в 
соблазн испытать судьбу и подверглись ее наказующий ударам, орудием которых она 
избирает злобу и зависть соотечественников, разрушительные войны, гибельные 
болезни, когда смерть косит людей размахами своего серпа, как цветы на лужайке, 
и всяческие другие бедствия. Но возможно повернуть по-другому и увидеть здесь 
заслуживающую внимания попытку найти должное место или Архимедову точку, чтобы 
оттуда действовать, не стесняясь никакими границами. Ведь если другие – таких 
большинство – прилежно следуют правилам, отказываясь нарушать установленные 
пределы, одаренный талантами человек примеривает различные занятия, как модник 
новую одежду, и, никого не спросившись, вламывается в сопредельные области. 
Поэтому когда Леонардо предложил приподнять баптистерий Сан Джованни, с 
течением времени осевший, чтобы сохранить от дальнейшего разрушения, магистраты 
напрасно подшучивали и смеялись над его дерзостью. Подобное недоверие тем 
оскорбительней, если здесь руководствуются посторонними соображениями, как 
молодость изобретателя или что-нибудь другое, но не трудностью предприятия: 
когда наука неразвита, самое дерзкое представляется осуществимым – недаром 
находятся люди, которые, не прилагая усилий к изучению законов механики, 
берутся построить снаряд, чтобы передвигаться по воздуху с помощью крыльев, и 
получают всеобщее одобрение. Того же, кто выступает с намерением отвести воды 
Арно в канал с целью облегчить судоходство и сделать пригодной для земледелия 
заболоченную пустынную местность, встречают недоверием и насмешками. Тут не 
остается другого, кроме как, набравшись терпения и скромности, действовать, 
подобно древесному клещу, извилистыми ходами, изнутри протачивая здание ложной 
науки. Недаром Парменид сравнивал истину с шаром – кто к ней подходит извне,