закрытые, думая, что слава их уменьшится от оглашения и обнародования их 
присутствия? Разве не видим мы, что картины, изображающие божества, постоянно 
держатся сокрытыми под покровами величайшей ценности?

Каждому ясно, что скрытое драгоценным покровом так же ценно и дорого; если 
решиться и отодвинуть плотную занавесь, отсюда хлынет другое изумительное 
излучение, которое и в светлое время не прекращается, поскольку эта 
таинственная скрытая вещь не что иное, как широко прославившаяся впоследствии 
«Мадонна в скалах»: из-за несогласия и тяжбы с заказчиком, францисканцами 
братства св. Непорочного Зачатия, картина длительное время оставалась в 
мастерской.




3


С особым старанием следует рассматривать границы каждого тела и их способ 
извиваться; об этих извивах следует составить суждение, причастны ли их 
повороты кривизне окружности или угловатой вогнутости.

Как музыкальный инструмент настраивают в зависимости от лада, в котором он 
должен звучать при исполнении данной пьесы, так же и глаз настраивается 
различными способами, которых наличие возможно обнаружить, даже и не следя за 
возникновением на листе бумаги рельефа вещей и глубины расположения их в 
пространстве, но только любуясь видом самого рисовальщика и его движениями. 
Иной раз этот рисующий откидывается на сиденье и так остается некоторое время – 
выпрямившись или, что называется, проглотивши аршин: смежив ресницы и как бы 
нарочно подалее отстранившись, он действует прямой вытянутой рукою, и грифель 
или другой рисующий инструмент служит ее продолжением. Другой же раз, наклонясь 
близко к листу, оп то и дело с обеих сторон из-за него выглядывает, будто 
находится в засаде, опасаясь быть замеченным неприятелем; и тут он раскрывает 
глаза возможно шире и, впиваясь в модель отдельными стремительными уколами, 
пронизывает ее насквозь и осязает. О различных между собою способах рисования 
свидетельствуют и высказывания тех, кому приходилось служить моделью живописцам 
или скульпторам: они говорят, что другой раз внезапно испытывают как бы 
приятнейшее почесывание, – это, по-видимому, если рисовальщик впивается 
взглядом и проникает натуру насквозь. Если же глаз – наиболее совершенный 
инструмент рисовальщика – настроен на сопоставление силы света, или тени, или 
размеров вещей, или пропорций фигуры, или еще чего бы то ни было, это требует 
удаления, и взгляда со стороны, и даже прищуривания, когда смеженные ресницы 
смазывают подробности, так что здание мира и его части видны и сравниваются в 
их божественной цельности как бы сквозь сетку дождя.

Однако, хотя Леонардо настаивает, что ни определенных границ, ни тем более 
явственной линии природа по обнаруживает, пожалуй, именно линия оказывается 
важнейшей в рисунке, и ею можно достичь глубины и объема не меньших, чем 
разработкою света и тени, когда она исчезает и тонет в их бесконечных градациях 
или в сфумато, рассеянии. И хотя указанное сфумато, или рассеяние света и тени, 
является важнейшим изобретением Мастера, что касается искусства рисунка, тут 
живая разнообразная практика подсказывает ему и разнообразные способы. Так, 
скажем, мышцы не покрывают костей сплошною нерасчлененною массою, но, 
охлестывая их, как бы крутясь и образуя спираль, сходны с канатом, сплетенным 
из тонких веревок, когда одна заслоняет другую или показывается из-за другой. И 
там, где мышцы проложены рядом в одном направлении, получается некоторое 
ущелье: чтобы показать его глубину, будет достаточно линии, проведенной с 
большим нажимом. Это и есть угловатая вогнутость, о чем говорится в начале 
главы. Но вот подобная протекающему в горной расселине ручью линия, далеко 
углубившись, готова исчезнуть – тотчас этому препятствует как из-под земли 
возникающая другая мышца, которая раздвигает две упомянутые и заполняет собою 
ущелье. Линия восходит наверх и, как выражается Мастер, становится причастной 
кривизне окружности, причем давление грифеля ослабевает. Таким образом, можно 
добиться дивной округлости, не черня напрасно бумагу: превосходное искусство 
рисования держится не так на воспроизведении видимого во всей полноте, как на 
отказе и выборе, когда губкою или мягким хлебом рисовальщик устраняет малейший 
след прикосновения своего инструмента. И это уместно будет сравнить с 
музыкальною пьесой, где выразительность паузы не уступает красоте звучания.

Нет такой вещи, относительно которой Мастер не имел бы что сообщить с научной 
точки зрения.

По природе каждый предмет жаждет удержаться в своей сущности. Материя, будучи 
одинаковой плотности и частоты как с лицевой стороны, так и с обратной, жаждет 
расположиться ровно. Когда какая-нибудь складка или оборка вынуждена покинуть 
эту ровность, она подчиняется природе этой силы в той части, где она наиболее 
сжата, а та часть, которая наиболее удалена от этого сжатия, возвращается к 
своей природе, то есть к растянутому и широкому состоянию.

Имея в виду, что самое сложное Мастер излагает с большим красноречием и такою