надругательством для целей колдовства. К тому же Мастер не имел для занятий 
анатомией постоянного удобного тайного места, но сообразовывался по возможности 
с тем, откуда достается мертвое тело: казненный ли это преступник, или умерший 
на улице бездомный нищий, убитый ли в драке, или кто-нибудь скончавшийся в 
госпитале. В последнем случае, если похороны приняты на общественный счет, 
Леонардо сговаривался с монахами госпиталя или с могильщиками и в зависимости 
от всего этого – мешок с инструментами через плечо – направлялся в какой-нибудь 
грязный сырой подвал, владельцам которого заранее заплачено. Тут еще многое 
зависит от обычаев Мастера, от его желания влиять и господствовать – известно, 
что этого бывает легче добиться с помощью тайны; поэтому, где ее нет, он ее 
нарочно создает иной раз. И все же, чтобы понять, какое необходимо воображение 
и память, если желаешь вдохнуть полноту жизни в мертвое тело, а оно, может, 
пошло пятнами и начало гнить, надо непременно побыть рядом с Леонардо при его 
«анатомии». Мессер Фацио Кардано, которому – среди немногих редчайшему – это 
случалось, однажды, сравнивая рисунок Мастера с растерзанной плотью, куда тот 
погружал руки по локоть, воодушевившись, прочел из апостола Павла:

– Сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в унижении, восстает в славе; 
сеется в немощи, восстает в силе.

Леонардо живо откликнулся:

– Тут нет никакого чуда, а только моя сообразительность; сейчас я тебе покажу, 
как наполняются ветром паруса, кажется, безнадежно повисшие.

Он растопил воск и затем, воспользовавшись стеклянной воронкой, влил его в 
желудочки сердца и заполнил опавшие полости. Когда воск остыл и стал твердым, 
острым ножом Леонардо высвободил получившийся таким образом слепок пустоты, 
напряжением выпуклостей напоминающий о парусах, когда корабль, толкаемый ветром,
 выходит из гавани.




18


О созерцатель этой нашей машины! Не печалься, что ты познаешь ее благодаря 
смерти других, но радуйся, что виновник нашего бытия поместил ум в таком 
превосходном инструменте.

Так в предвидении возможных упреков и обвинении в нечестии утешал себя 
Леонардо; однако что значат эти тридцать, вскрытые Мастером за долгое время при 
его анатомиях, сравнительно с жатвою, собираемой безжалостной смертью, когда 
нападает чума и жители укрываются в своих норах в надежде, что их минует 
ужаснейший из бичей божьих? Впрочем, некоторые отчаянные нанимаются хоронить 
мертвецов и зарабатывают хорошие деньги; на брезенте, накрывающем ужасную кладь,
 можно прочитать надпись «Боже, сжалься над нами»; а лошадям приспосабливают 
шоры, чтобы, оглядываясь, не видели протянутые из-под покрывала конечности, так 
как напившиеся вина возницы мало что соображают и грузят небрежно. Также на 
улицах появляются врачи, соревнующиеся богатством одежды, в масках из 
левантского сафьяна, с глазами из хрусталя и длинными носами, внутри набитыми 
благовониями. Редкий прохожий пугается их вида хуже самой смерти, а когда врачи 
как-то сунулись в Корте Веккио, громаднейший пес медиоланской породы чуть их не 
загрыз от изумления. Жилец Корте Веккио сказал врачам про этого пса, что ему 
следует отдавать почести как святому какому-нибудь, поскольку он уберег от 
болезни и гибели своего хозяина и проживающих с ним учеников и помощников, 
разогнав и уничтожив крыс, которые разносят заразу.

– Десять городов и пять тысяч домов с тридцатью тысячами жителей, и вы рассеете 
эту массу людей, в настоящее время жмущихся один к другому как овцы, заполняя 
все смрадом и распространяя зародыши чумы и смерти. Филарете, – сказал затем 
Леонардо, имея в виду архитектора, построившего башню с уступами и сочинившего 
для герцогов Сфорца план идеального города, – когда придумывал свою Сфорцинду, 
многое предусмотрел, касающееся красоты внешнего вида; но от этого мало пользы, 
если население будет целиком погублено болезнью. Между тем я имею способ 
устраивать города, избавленные от подобной опасности.

Тут он изложил докторам медицины замысел, основа которого есть всеобщее 
разделение, поскольку причиною распространения заразы служит всеобщее 
смешивание, когда одежда бедняков и странствующих пилигримов соприкасается с 
ризами священнослужителей и знати; и ведь кто знает, не укрывается ли также 
болезнь в фуре торговца вместе с его товарами? Иначе говоря, 
высокопоставленного человека надо сделать таким не только в метафорическом 
смысле. С этой целью дороги с прилегающими к ним зданиями пусть располагаются 
не рядом, как это делается обыкновенно, но одни над другими. Внизу пусть 
передвигаются подрядчики и торговцы, доставляющие материал для строительства; 
выше пускай дымят очаги бедняков и расхаживают паломники; еще выше – богатые 
купцы. На самом верху помещается государь и его служащие, которые, когда им 
понадобится продовольствие и другие припасы, смогут поднимать их через колодцы.