скребками, протертые пастой из горного камня, какой пользуются ювелиры, кости 
шли в дело. И тут Мастеру непременно помогал Зороастро, настоящее имя которого 
Томмазо Мазино да Перетола. Поскольку же Томмазо выдавал себя за некроманта, 
умеющего свободно беседовать с душами умерших, Леонардо шутя добивался, не 
может ли он призвать тень Буцефала,[13 - Буцефал – имя любимого копя Александра 
Македонского.] чтобы рассказать, как у него внутри все устроено. Зороастро 
отвечал в этом же роде, и так, забавляясь и сами над собой подшучивая, они 
собирали из лошадиных костей сочленения, как они прежде были составлены 
природою при помощи суставов, и скрепляли их проволочными петлями и проволокою 
же демонстрировали направление действия мышц. Однажды они собрали целиком 
скелет и, скрытно к нему приспособив длинные веревочные тяги вроде вожжей, сами 
спрятались на расстоянии и внезапно подняли тягами своего коня на дыбы, чем 
сильно напугали Марко д'Оджоне.

– Остается посадить на эту страшную лошадь скелет герцога Франческо, – сказал 
тот, оправившись от испуга.

Впрочем, подобный издевательский совет возможно было бы принять со всею 
серьезностью, настолько Мастер заботился о демонстрации костей человека и всех 
его движений при помощи моделей.

Сделай позвоночник шеи с его сухожилиями без головы наподобие мачты корабля с 
его такелажем; стечение мускулов к позвоночнику поддерживает его в прямом 
положении так, как ванты кораблей поддерживают свою мачту; и те же ванты, 
привязанные к мачте, частично поддерживают борта кораблей, с которыми они 
соединены. После чего сделай голову с ее сухожилиями, дающими ей движение на ее 
оси.

Так же, полагал Леонардо, поворачивается корабельная рея, а именно посредством 
канатов, которые матросы натягивают, приспосабливая паруса, чтобы забирали 
больше воздуха; и все различие между кораблем и человеком не иначе в том, что 
ветер желания возникает у человека в его душе, отвечая какому-нибудь 
привлекательному для него предмету, и затем распространяется в мышцах.

В своих аналогиях Леонардо отчасти следовал древним: состоявший врачом при 
гладиаторах знаменитый Гален называл руку инструментом для человека, точно, 
говорил он, как лира для музыканта или клещи для кузнеца, и этот Гален при 
возможности отыскивал в строении тела механический смысл. Позвоночник не мог бы 
выдержать тяжести головы, сказано в его «Анатомии», если бы его с обеих сторон 
не поддерживали сильные связки, которые греки называют тeнонтeс, то есть 
тянущие. При всех сгибаниях шеи связки одной из сторон непременно бывают 
напряжены и удерживают голову от западания дальше известной точки.

Такие вот проволоки или нити протягиваются через столетия, и когда кто-то давно 
умерший трогает их, наука, действующая спустя много времени, этому откликается. 
Имея в виду, что для их изумительной скульптуры грекам оказалось достаточным 
наблюдать голых в гимназиях, а римлянам – в общественных банях, в то время как 
вскрытия – что и составляет смысл слова анатомия – были строжайше запрещены, 
следует думать, древние также практиковались в анатомии воображаемой, о чем 
косвенно свидетельствует важность, какую они придавали чувству осязания. Так, 
Аристотель настаивает, что в человеческом роде даровитые и недаровитые люди 
различаются в зависимости от их осязания: люди с твердым и нечувствительным 
телом, утверждает философ, не одарены сообразительностью. Но едва ли менее 
важно осязание внутреннее, которое руководит равновесием, управляет движениями 
и сообщает душе о положении членов и органов тела, известном человеку и в 
темноте без участия зрения. Так что это важнейшее чувство можно назвать 
телесным сознанием, и благодаря ему возможна воображаемая анатомия.

Стоило посмотреть, как Мастер для нее изготавливается – опираясь то на одну, то 
на другую ногу, так и эдак выставляя бедро и поворачивая его относительно таза; 
как выбирает стерженек графита или охры и, покачивая свободно опущенной кистью, 
оценивает тяжесть, испытываемую связками и сухожилиями плеча, и одновременно, 
подобно раскачивающему копье солдату, подготавливая привычный, но частично 
всегда обновляющийся жест рисовальщика; как внезапно всего себя перестраивает, 
шире расставляя ступни и разворачивая их по-иному; наконец, как рисует – 
длинными округлыми линиями, следуя направлению мышечных волокон, охлестывающих 
кость, и одним изменением толщины и крепости следа, оставляемого на листе 
бумаги графитом или же охрою, с громадным искусством и правильностью показывает 
рельеф и все повороты формы и некоторым проницающим чувством обнаруживает 
внутреннее устройство подшипников или суставов, где покрытые опаловой коркой 
поверхности так совершенны, а облегчающая движение жидкость настолько верно 
отмерена. И этого ни видеть, ни слышать нельзя, тут пригодно лишь внутреннее 
осязание.

Что касается анатомии обычной или практической, то в XIII веке Фридрих Второй 
Гогенштауфен позволил университету в Салерно вскрывать мертвое тело один раз за 
пять лет, а спустя два столетия в Венеции разрешалось ежегодное публичное 
вскрытие, в Падуе же и в Болонье – два раза в году. Но одно дело, о чем 
договариваются университеты с республиками и императорами, другое – народное 
мнение, для которого вскрытие мертвого остается ужасным проступком и