2


Великие труды вознаградятся голодом и жаждой, тяготами, и ударами, и уколами, и 
ругательствами, и великими подлостями.

Конюх, отдуваясь, принес из погреба кувшины с вином; кухарка поставила кастрюлю 
посреди стола и, отерши покрытый испариною лоб и скрестив руки под фартуком, 
стала поодаль.

Тем временем некоторые присутствовавшие, окончательно не освободившись от сна, 
вели себя так, как если бы не могли опомниться после какого-нибудь ужасного 
происшествия, и с выразительными жестами, громкими голосами объясняли свои 
сновидения. Раздраженный шумом и отсутствием какой бы ни было чинности, Мастер 
сказал:

– В Тоскане подпорки кроватей делают из тростника и этим обозначают, что здесь 
снятся пустые сны и пропадает без пользы утреннее время, когда ум свежий и 
отдохнувший, а тело способно взяться за новые труды.

Тут все умолкли, поскольку аудитория была самая впечатлительная; подумав, 
Леонардо добавил:

– Сон есть подобие смерти; поэтому можно сказать, что лентяи умирают 
преждевременно и многократно.

Однако не все так бесчинствовали, чтобы их удерживать: немцы, служившие у 
Мастера по найму, выполняя слесарные и механические работы, отличались 
степенностью и, держась прямо и важно, помалкивали. Когда Леонардо с таким 
остроумием и находчивостью осадил соотечественников, немцы заулыбались довольно 
злорадно, хотя, может, ни слова не поняли из того, что тот произнес быстрым 
фальцетом. Поскольку же все они были научены одному ремеслу и другого не знали, 
то, имея в виду как бы осуществившееся вторично в Милане смешение языков, можно 
было подумать, что таким образом оправдывается замечательная догадка Данте: 
этот предположил, что, когда при строительстве Вавилонской башни произошло 
первое смешение и люди, до тех пор объяснявшиеся на одном языке, перестали 
понимать друг друга, общий язык удержался только у занимавшихся одним 
каким-нибудь делом. «И сколько было различных обособленных занятий для 
замышленного дела, – сказано у Данте в трактате „О народном красноречии“, – на 
столько языков разделяется с тех пор род человеческий». Живописцы, со своей 
стороны, эту догадку опровергали: происходя из разных областей Италии, хотя и 
назывались все итальянцами, они слабо понимали один другого, восполняя такой 
недостаток усиленной жестикуляцией. Впрочем, их вместе с Мастером только 
условно можно считать соотечественниками, но скорее тосканцами, ломбардцами или 
жителями Комо в зависимости от того, кто где родился.

Желая показать разнообразие и численность итальянских наречий, Данте так 
говорит: «По-иному говорят падуанцы и по-иному пизанцы; даже близкие соседи 
различаются по речи, например, миланцы и веронцы, римляне и флорентийцы, да и 
сходные по роду и племени, как, например, неаполитанцы и гаэтанцы, равеннцы и 
фаэнтинцы; и что еще удивительнее – граждане одного и того же города, как 
болонцы предместья святого Феликса и болонцы с Большой улицы». То же относится 
и к Милану, если проживающие близко от Замка вынуждены объясняться с уроженцем 
квартала Патари, старьевщиков, как с глухонемым или с человеком, имеющим 
врожденный, препятствующий пониманию недостаток речи, настолько велика разница 
в произношении.

Будучи наиболее людным перекрестком Европы, Милан представляет собой полигон 
для исследователя, замечающего беспрерывные повседневные изменения живых языков,
 которые, как он говорит, меняются из века в век по отдельным странам 
вследствие смешения народов и придают большую вероятность предположению, что 
наречия окажутся бесконечно разнообразны в бесконечности веков, входящих в 
бесконечное время. Что касается разместившихся на полуострове государств, их 
почти столько, сколько наречий, хотя разделяющие их границы более четкие и 
определенные, тогда как наречия, соприкасаясь, проникают друг в друга сфумато, 
рассеянно. Италия к тому времени стала уже забывать, как императоры Священной 
Римской империи германской нации[3 - Священная Римская империя германской нации 
– просуществовавшее девять веков (962-1806 гг.) политическое учреждение, 
основанное Оттоном I.] насильно объединяли ее своей властью. Подобные рано 
развившимся детям, отдельные области, когда добивались самостоятельности, ее 
достигали, однако же полностью распоряжаться судьбой были в состоянии только 
наиболее могущественные и богатые, как Милан, а из республик Флоренция или 
Венеция. Да и то флорентийцы полагали своим сувереном французского короля, а 
Милан императора и, большею частью действуя самостоятельно, по крайней мере 
делали вид, что ищут их одобрения.

Для значительного большинства населения флорентиец в Милане является как