Многие из этих людей мало чего получили от природы, ибо одеты в чужое, без 
которого их нельзя отличить от стада скота.

Затем флорентиец, как видно в намерении полностью овладеть расположением 
регента Моро, рассказал ему басню про муравья:

– Муравей нашел зерно проса, а зерно, почувствовав, что тот взял его, 
закричало: «Если окажешь мне такое снисхождение, что дашь исполниться моему 
желанию появиться на свет, то возвращу я тебе себя сам-сто». Так а было.

Но муравей, иначе говоря, регент миланский, которому в жадную пасть досталось 
драгоценное просяное зерно, при своей тучности и нелюбви к физическим 
упражнениям и верховой езде – лицо невоенное. Его оружие – ложь, лесть и 
хитрость и только при необходимости яд или плаха. Короче говоря, тончайшее 
рукоделие политики он предпочитает грубой работе войны и славу желает добывать 
более благородными средствами. Поэтому неудивительно, что из пунктов письма он 
воодушевился последним, десятым, где Леонардо указывает:

Во время мира считаю себя способным никому не уступить как архитектор в 
проектировании зданий общественных и частных и в проведении воды из одного 
места в другое. Также я буду исполнять скульптуры из камня, бронзы и глины. 
Сходным образом в живописи я буду делать что только возможно, чтобы сравняться 
с другими, кто бы они ни были. Также я смогу приступить к работе над бронзовой 
конной статуей, которая будет бессмертной славой и вечной честью блаженной 
памяти Вашего отца и всего дома Сфорца.

– Конь, которого ты для нас изготовишь, не уступит великолепием замысла и 
новизною ни одному из твоих изобретений, – сказал Моро, и внезапно выражение 
его лица стало угрюмым и злобным, как если бы он вспомнил причиняющую ему 
огорчение неприятную вещь. Дело в том, что покойный Галеаццо Мария в свое время 
добивался из Флоренции мастера, который сумел бы изготовить коня в виде 
памятника знаменитому герцогу Сфорца, и Антонио Поллайоло, согласившись, будто 
бы сделал рисунки: Моро приходилось соперничать также и с мертвыми.

– Мой братец полон был честолюбивыми замыслами, – сказал он язвительно, – хотя 
единственный памятник, каким он украсил Милан, – это набитый соломою медведь, 
установленный по его приказанию на северо-западной башне дворца у порто Джовио.

Разрушившиеся позже ворота Юпитера, порто Джовио по-итальянски, находились в 
стенах древнего Медиолана близко от нынешней резиденции миланских правителей.

– Бессильный против неприятеля, Галеаццо Мария пугал только мирных прохожих. 
Солома сгнила, медведь развалился; мои начинания все будут доведены до конца, – 
сказал Моро и велел записать флорентийца в коллегию герцогских инженеров с 
жалованием пять дукатов помесячно и предоставить ему удобное помещение в Корте 
Веккио, пустующем палаццо Висконти. Тут надо пояснить, что Леонардо и его 
спутники пользовались покуда гостеприимством придворного живописца Амброджо да 
Предис в доме у Тичинских ворот, которым тот владел вместе с братьями.




14


Существует род живописцев, вследствие своего скудного обучения живущих по 
необходимости под покровом красоты золота и лазури. Тогда как живопись только 
потому кажется удивительной зрителям, что она заставляет казаться рельефным и 
отделяющимся от стены то, что на самом деле ничто, а краски доставляют почет 
лишь мастерам, их делающим.

Дух языческого Меркурия, бога торговли и путешествий, которому с древности 
посвящены ворота Тичино, не покидал их и в христианские времена, поскольку 
перевозчики грузов, купцы и наиболее состоятельные из пилигримов, путешествуя в 
Павию через Милан, останавливаются в расположенной близ ворот остерии «Три 
красные скамьи».

Хотя в дом братьев да Предис разнообразный уличный шум проникает почти 
беспрепятственно, так как двери то и дело раскрываются, старшего из них, 
Кристофоро, это мало беспокоит, поскольку он от рождения глухонемой и не 
разгибаясь корпит над картинками, какими украшает, или иллюминирует, рукописи; 
не слышит он и громкого стука, раздающегося, когда Бернардино, ткущий ковры, 
передвигает раму. Для человека же, не имеющего такого природного недостатка, 
если другие звуки иной раз стихают, оказываются более явственными гудение и 
шелест станка: это Еванджелиста и Амброджо с помощью считающегося новинкой и 
редкостью ножного привода шлифуют камни для своих изделий; слышны еще вздохи и 
булькание, когда плавится олово, медь или кое-что подороже, и шипение, если 
закаливается инструмент.

Выполняя разнообразные ювелирные работы, братья также чеканят монету казне,