Отчасти ввиду определенной направленности воображения, а еще потому, что другие 
не могли ему этого подсказать, в мыслях герцога внешность и повадки приезжего 
из Флоренции музыканта вовсе не связывались с некой замечательной вещью, 
которая вот уже восемь лет как находилась в павийском дворце, так или иначе 
свидетельствуя о ее авторе. Дело в том, что Галеаццо Мария, предпочитавший 
украшать свои комнаты произведениями необыкновенными или ужасными, уплатив 
триста дукатов, однажды приобрел у заезжих купцов круглый щит из фигового 
дерева, Ротелло ди фико, с превосходной живописью, если можно так выразиться, 
имея в виду изображение чудовища, составленного из частей всевозможных летающих,
 скачущих, ползающих и пресмыкающихся гадов, способное напугать 
впечатлительного человека до умопомрачения и принадлежащее кисти Леонардо да 
Винчи, о чем участвовавшие в сделке не имели понятия. Впрочем, и сам автор не 
знал, где находится указанная вещь, предназначавшаяся первоначально для других 
целей и исчезнувшая затем из его поля зрения.

Играющих на лире было тогда в Италии множество, в числе их музыканты, способные 
вытянуть душу печальными мелодиями или, напротив, огорченного и плачущего 
человека заставить плясать; но Леонардо мало кому уступал. Правда, он 
музицировал стоя, твердо опираясь на одну ногу, и выставив бедро и наклоняясь 
иной раз чуть не до полу, в то время как гордящиеся правильной манерой ученые 
музыканты такую излишнюю подвижность порицали как непристойную. Его инструмент, 
не достигая размера, принятого для лиры да гамба, полустолетием позже 
превратившейся в виолончель, для лиры ди браччо, которую играющий упирает в 
плечо, казался велик, хотя отчасти отсюда ее необычайной силы и яркости звук, в 
басах подобный реву быка или флейте Папиния Стация, а на верхах раздающийся как 
скрип оси при вращении небесных сфер. Ломбардские музыканты не достигали такого 
звучания, и здесь больше оценивались чистота и беглость. Но и в этом Леонардо 
был опытен и ловок и когда дотрагивался до струн пиччикато, щипками, быстрота 
его пальцев оказывалась так велика, что они, подобно спицам вращающегося колеса,
 сливались в один неясный и смутный образ. Когда же пиччикато взбиралось к 
верхам, то будто бы ангел взбегал по небесной лестнице. Если же из-за явления 
резонанса трепетали так называемые бурдонные струны, которых пальцы исполнителя 
не достигают, возникало звучание низкое и грозное. Между тем прикрепленный к 
нижней деке инструмента серебряный щит в виде черепа лошади, образуя 
дополнительную пустоту или полость, каждый звук – безразлично, высокий или 
низкий, – еще намного усиливал. И все это в целом вызывало изумление слушателей.


После выступления соло Леонардо вместе с двумя его товарищами, прибывшими с ним 
из Флоренции, исполнил кантату, превозносившую до небес герцога и династию 
Сфорца, а больше всего регента Моро. Младший из трех исполнителей – лет 
шестнадцати на вид, с лицом нежным и красивым – пел низким голосом; другой, 
старший возрастом, с всклокоченными волосами, непривлекательный и хмурый, имел 
голос повыше. Леонардо же брал настолько высокие ноты, что при его сложении и 
статности могло показаться, будто поет другой человек, где-то скрывающийся, а 
этот лишь делает вид, или музыканты незаметным образом обменялись устройствами, 
производящими звуки голоса, как, бывает, обмениваются музыкальными 
инструментами. И тут собравшееся общество показало себя достойным новизны, 
которую ему преподносили: пренебрегая неудовольствием нескольких считающих себя 
наиболее опытными, другие оказались единодушны, полагая флорентийца 
заслуживающим награды. В свою очередь, тот, воспользовавшись обстановкою 
доброжелательства, передал регенту Моро письмо, которым рекомендовался знающим 
конструктором военных орудий, опытным в фортификации: тут мы видим, что человек 
как раз является наилучшим примером животного, которое желает казаться 
естественным, придумывая самого себя, и это ему удается, даже если его 
деятельность и как бы он сам составлены из разнородных несоединимых частей.

Пресветлейший государь мой! Увидев и рассмотрев в достаточной мере попытки тех, 
кто почитает себя мастерами и конструкторами военных орудий, и найдя, что 
устройство и действие названных орудий ничем не отличается от общепринятого, 
попытаюсь я, без желания повредить кому-нибудь другому, представиться Вашей 
Светлости, открыв ей свои секреты, и их затем по Вашему усмотрению, когда 
позволит время, осуществить с успехом в отношении того, что вкратце, частично 
поименовано будет ниже.

Милан в союзе с Феррарой тогда воевал против Венеции, и следующие девять 
пунктов письма, где Мастер, говоря его словами, обязывался проектировать 
бесчисленные средства нападения и защиты, должны были представиться регенту как 
нельзя больше уместными и своевременными. Однако суть дела, кажется, не 
затронула воображения регента, если, прочитавши их, он сказал:

– Хотя ты предупреждаешь о нежелании повредить другим инженерам и умалить их 
заслуги, все же, обещая устраивать вещи необычайные, ты причиняешь им великий 
урон.

– Я изобретатель, – отвечал Леонардо с заносчивостью, – а изобретателей как 
посредников между природой и людьми в сопоставлении с пересказчиками и 
трубачами чужих дел и произведений должно судить и не иначе расценивать, как 
предмет вне зеркала в сравнении с появляющимся в зеркале подобием этого 
предмета: ведь предмет представляет нечто сам по себе, а его подобие есть ничто.