веков.  Толстые  фолианты в переплетах  из свиной  кожи стояли вдоль стен, в
некоторых  из  них  я  нашел  странные  гравюры  с  изображением  диковинных
символов, каких прежде не видал. Тогда они были для меня  загадкой, и только
много позже я узнал, что это были алхимические символы. Во сне я лишь ощутил
таинственное очарование,  исходящее от  библиотеки  в целом,  представлявшей
собой средневековое собрание инкунабул и рукописей.
     Неизвестная  часть дома  была  частью  моей  личности,  моего  "я", она
являлась  чем-то принадлежавшим  мне, но мною  не  осознанным. Флигель и,  в
первую очередь, библиотека указывали на алхимию, о которой я ничего не  знал
и  которую вскоре начал изучать. Лет через пятнадцать я  сам собрал такую же
библиотеку.
     В  1926  году я увидел  потрясающий  сон,  предвосхитивший мои  занятия
алхимией.
     Дело происходило на юге Тироля. Шла война.  Я находился на  итальянском
фронте и  пробирался в тыл вместе  с каким-то  невысоким крестьянином в  его
телеге. Кругом  рвались  снаряды,  и я  понимал,  что нужно  ехать как можно
быстрее, поскольку  оставаться там  опасно. Нам предстояло  преодолеть  мост
через туннель  со взорванными сводами.  В конце  туннеля неожиданно открылся
освещенный солнцем пейзаж, и я узнал окрестности  Вероны.  Внизу  раскинулся
сияющий  солнечный город.  Мне сразу  стало легко.  Дальше  мы двигались  по
зеленой,  цветущей ломбардской равнине, через рисовые поля и виноградники. В
конце  дороги я увидел огромных размеров господский дом - по-видимому, замок
какого-то итальянского аристократа. Он представлял собой типичное поместье с
множеством  хозяйственных  строений. К замку через обширный двор вела аллея.
Мой маленький возница и я,  въехали  в одни ворота,  а  затем, наткнулись на
другие:  справа  от нас  был  фасад господского дома, слева -  хозяйственные
пристройки, конюшня,  амбар и т. п. Когда мы оказались посреди  двора, прямо
перед  главным  входом,  все ворота  вдруг  с грохотом захлопнулись. Возница
спрыгнул  с  телеги  и крикнул  мне:  "Теперь мы  заперты в  XVII веке".  "И
вправду, - подумал я. -  Но  что мы будем здесь делать? Мы оказались в плену
на целый год". И тут же  явилась спасительная мысль: "Ничего, ведь через год
мы отсюда выберемся".
     Не теряя времени, я сразу кинулся перелистывать толстые тома по истории
религии  и  философии, хотя  и  не надеялся  прояснить  что-либо.  Но  через
некоторое время выяснилось,  что и этот сон указывает на алхимию, ее расцвет
как раз приходился  на XVII век. Удивительно, но я совершенно забыл все, что
написал  об алхимии Герберт Зильберер.  Когда вышла его книга, я воспринимал
алхимию  как нечто чуждое и курьезное, хотя самого автора чрезвычайно ценил,
его взгляд на вещи я считал вполне конструктивным, о чем и написал ему.  Но,
как показала  трагическая смерть Зильберера,  конструктивность не обернулась
для  него  благоразумием  [Он  покончил  с собой.  - ред.].  Он  
в  основном
использовал  поздний  материал,  в  котором  я плохо ориентировался. Поздние
алхимические  тексты  -  барочные  и  фантастические,  их  следовало  сперва
расшифровать,  и  только после  этого  можно  было  определить их  подлинную
ценность.
     Мало-мальски   удовлетворительное   представление  о  природе   алхимии
позволило  мне  получить знакомство  с текстом "Золотого цветка",  
китайским
трактатом, который прислал мне  Рихард  Вильгельм в  1928 году. Тогда у меня
появилось  желание  узнать об  алхимии как можно  больше. Я попросил  одного
мюнхенского книготорговца сообщать мне обо  всех книгах  по алхимии, которые
будут  попадать к нему  в руки.  Вскоре я получил первую такую книгу  "Artis
Auriferae Volumina  Duo" (1593), являющуюся собранием классических латинских
текстов.
     Книгу я продержал два  года. Рассматривая рисунки в  ней,  я каждый раз
удивлялся: "Боже правый, какая чушь! Понять это невозможно". И все-таки то и
дело обращался к ней, решив в конце концов заняться ею более обстоятельно. Я
посвятил  книге целую  зиму,  и  вскоре  чтение увлекло  меня.  Причем текст
по-прежнему  казался мне абракадаброй, но  иногда попадались  фразы  и целые
абзацы, вполне доступные  и вразумительные, до меня  дошло,  что все  дело в
символах,  что это  именно  те символы,  смысл и  значение  которых  служили
основой моей работы все предыдущие годы. "Да это же фантастика, - думал я. -
Я просто обязан научиться понимать  это". Теперь я с головой ушел в 
алхимию,
и садился за книгу, едва только у меня появлялась свободная минута. Однажды,
когда я сидел над текстами, мне внезапно вспомнился  сон о "ловушке  в  XVII
веке". Наконец-то его  значение прояснилось. "Так и есть. Теперь  я  обречен
штудировать алхимию".
     Но прошло достаточно  времени, прежде чем я отыскал путь в алхимическом
лабиринте,  у  меня, увы, не  было Ариадны, которая  вручила бы мне  клубок.
Как-то,  читая  "Rosarium",  я  обратил  внимание,  что  некоторые  странные
выражения  и  обороты  встречаются гораздо  чаще  других,  как-то: "solve et
coagule",  "unum  vas",  "lapis",  "prima  materia",  "Mercurius"  и  т.  д.
("разлагать   и  соединять",   "сосуд",   "камень",   "первичная   материя",
"Меркурий". - лат.). Я видел,  что эти выражения повторялись вновь и 
вновь и
с определенным  смыслом.  Но поскольку окончательной уверенности у  меня  не
было, я решил составить своего рода  глоссарий. Со  временем  в  него  вошли
несколько тысяч ключевых слов, одними выдержками из  текстов я исписал целые