Это невероятное событие следовало принимать таким, каким оно было, или,
по крайней мере,  таким,  каким  я  его себе  представлял. Оно, вне  всякого
сомнения,   было  связано   с   моим  эмоциональным  состоянием,  которое  и
спровоцировало  парапсихологические  феномены. Это  скопище  бессознательных
образов натолкнуло  меня  на  мысль  о присутствии  некоего  архетипического
нумена. "Все  неспроста и  все полно  примет". [Фауст, ч. II, акт V.] Разум,
конечно, мог  подобрать  естественнонаучное объяснение происшедшему,  а мог,
что куда проще,  объявить его не соответствующим законам, следовательно - не
существующим. Но если бы все в этом мире соответствовало законам, он, думаю,
был бы слишком суров для нас.

     Незадолго  до названных  событий я записал  фантазию,  в  которой  душа
покидала меня. Смысл здесь просматривался четко: душа, анима,  устанавливала
связь с  бессознательным, и это была связь с миром мертвых - 
бессознательное
соответствует мифологической "стране мертвых", земле предков. И, если в моей
фантазии   душа   отлетала,   это   означало,   что   она   возвращается   в
бессознательное, в "страну мертвых". Подобное явление еще  называют "потерей
души"  - оно нередко встречается у примитивных народов. В  "стране  мертвых"
душе  дана таинственная способность оживлять призраков и облекать  в видимые
формы  древние  инстинкты,  т.  е.  коллективное  бессознательное.   Подобно
медиуму, она  дает мертвым возможность соприкоснуться с нашим миром. Поэтому
вскоре после исчезновения моей  души,  явились  "мертвые" - и  так  возникли
"Septem Sermones...".
     С тех  пор мертвые  стали для меня  неким долженствованием,  которое не
дает  ответа, не имеет  решения,  от которого  не  дано  избавления.  Однако
судьбой мне предназначено было отвечать, и эти обязательства я  давал своему
внутреннему  миру,  а не миру, окружавшему меня. Общение с  мертвыми явилось
своего  рода прелюдией к моим работам  о бессознательном, адресованным этому
миру. Они обозначили смысл и определили  порядок всему,  что есть  и  было 
в
бессознательном.
     Когда  я возвращаюсь к прошлому и перебираю в памяти все случившееся со
мной тогда, мне кажется, что это было  послание  - род приказа.  Эти  образы
содержали  нечто, относившиеся  не только  ко  мне.  Именно  тогда  я  начал
сознавать,  что отныне не принадлежу  себе, что  у  меня  больше  нет на это
права. Мои научные изыскания относились к областям, в ту пору  наукой еще не
освоенным.  Я  экспериментировал над самим  собой, но задачу ставил  шире  -
"пересадить"  результаты моего субъективного опыта на  реальную почву, иначе
они  останутся  фактами моей личной биографии.  Тогда  же  я  заставил  себя
целиком  подчиниться  собственным  психическим  состояниям.  Я  их  любил  и
одновременно с  тем  ненавидел,  но они были  моим  единственным достоянием.
Посвящая  свою  жизнь  их изучению, я  понимал, что лишь таким образом смогу
переживать свое бытие как нечто всеобщее.
     Сегодня уже можно  сказать,  что  я никогда  не забывал  о своих первых
фантазиях. Все мной передуманное и сделанное имело истоки  в тех первых снах
и видениях. Это началось в 1912 году, почти 50 лет назад. Все, что произошло
в моей жизни после, там уже  присутствовало - только поначалу в форме эмоций
и образов.
     Научные занятия  для  меня  были единственным способом  и  единственной
возможностью  преодолеть тот  хаос, иначе  я потерял  бы  себя во всем  этом
нагромождении  образов.  Ценой огромных  усилий я  старался осмыслить каждый
отдельный образ, каждый  устойчивый  элемент бессознательного; и  настолько,
насколько это удавалось, упорядочить их на  каком-то рациональном основании,
а главное, установить их связь с  реальной  жизнью.  Этими вещами  мы обычно
пренебрегаем; мы  размышляем  над ними, конечно, иногда удивляемся  -  но не
более. Мы не даем себе труда понять их, не говоря уже о том, чтобы делать из
них моральные выводы. Для нас  куда предпочтительнее придумывать пространные
отговорки о негативном влиянии бессознательного.
     Не менее  серьезную ошибку  допускают те, по мнению которых  достаточно
лишь как-то объяснить  образ и это уже  будет знанием о нем. Если человек не
рассматривает это  знание  как  этическую  заповедь,  он впадает  в  иллюзию
собственной  власти  над  бессознательным,  что  может  привести  к  опасным
последствиям,  гибельным не только  для  других людей,  но и  для того,  кто
считает себя "посвященным". Образы  из бессознательного налагают на человека
огромную  ответственность. Непонимание  этого,  равно  как  и  уклонение  от
морального долга,  лишает человека целостности и  придает его жизни характер
болезненной раздробленности.
     Когда меня целиком захватил материал из моего бессознательного, я решил
оставить  работу в Цюрихском  университете, где, будучи  приват-доцентом,  в
продолжение восьми лет (с  1905  года) читал лекции. Мои опыты и  уход в мир
внутренний препятствовали  внешней интеллектуальной  деятельности.  Закончив
"Метаморфозы  и символы  либидо", я почти три года  не  мог открыть ни  одну
научную  книгу. Заниматься  наукой я  больше  не  мог,  рассказать  о  своих
действительных  занятиях не  осмеливался. Меня угнетали беспомощность  перед
тем  материалом, которым  я в  тот момент располагал. Я не был  способен его
понять и,  тем более,  каким-то  образом  оформить. В  университете  со мной
считались,  меня   уважали,  и  поэтому  я   понимал,   что  вначале  должен
определиться сам. Было бы опасно  продолжать учить  студентов, обрушивая  на
них собственные сомнения и тем самым дезориентируя их.