века.  Я  изучал его одеяние, когда он  вдруг зашевелился и разнял  руки.  Я
понял, что это произошло  только потому, что я посмотрел на него.  Мне стало
как-то не по  себе; пройдя дальше, я  остановился возле следующего, - он был
из XVIII века и тоже ожил,  как  только я взглянул  на него. Двигаясь  вдоль
всего ряда, я добрался до захоронений XII века - до крестоносца в  кольчуге,
который  показался  мне  вырезанным из дерева.  Я смотрел  на  него довольно
долго, чтобы  убедиться, что он  действительно мертв, и  вдруг заметил,  как
начинают шевелиться пальцы на его левой руке.
     Этот сон долгое время не давал мне покоя. Разумеется,  я сразу вспомнил
идею  Фрейда о  следах  архаического опыта,  что  таятся  в  бессознательном
современного человека.  Но такие сны  и мой  собственный опыт убеждали меня,
что это вовсе  не  реликвии утраченных  форм,  но живая  составляющая нашего
существа. Мои более поздние исследования подтвердили это  предположение, оно
стало отправным пунктом учения об архетипах.
     Однако  потрясающее впечатление, которое  произвели на меня эти сны, не
помогло избавиться от  неуверенности  и  обрести  твердую почву  под ногами.
Напротив, я  испытывал  неослабное внутреннее напряжение.  В какой-то момент
его  сила настолько  возросла,  что  мне показалось,  будто я схожу с ума. Я
начал вспоминать  всю свою жизнь,  все подробности,  особенно  детские годы,
надеясь в прошлом отыскать  причину сегодняшней утраты душевного равновесия.
Но  эта ретроспектива  ни к чему  не  привела, и мне пришлось  расписаться в
собственном бессилии. Тогда я сказал себе:  "Раз  уж я ничего  не знаю, все,
что  мне  остается, -  это просто наблюдать за  происходящим со мной". Таким
образом, я намеренно предоставил свободу бессознательным импульсам.
     Первое,  что  всплыло в  памяти,  это мои ощущения, когда мне  было лет
десять или одиннадцать. В то время я увлеченно играл в кубики. Хорошо помню,
как строил  из них замки  и домики с воротами и круглыми арками из  бутылок.
Несколько  позже  строительным  материалом  стали  обычные  камни,  когда  я
использовал грязь  вместо  раствора. Это увлечение длилось достаточно долго.
Странно, но  воспоминания оказались очень живыми,  эмоциональными  и вызвали
множество ассоциаций.
     "Вот оно что,  -  подумал я, - стало быть, все  это  еще имеет для меня
значение.  Маленький  мальчик  созидает  нечто,  живет творческой жизнью,  и
сейчас  мне недостает именно этого. Но я  уже не могу оказаться вновь на его
месте.  Разве  можно  преодолеть  расстояние  между   взрослым  человеком  и
одиннадцатилетним мальчиком?" И все же, если я хотел восстановить эту связь,
мне  не оставалось  ничего  другого, как  снова стать ребенком и  безмятежно
играть в свои детские игры.
     Этот экскурс  в прошлое  во многом повлиял  на мою  дальнейшую  судьбу.
После  длительного  внутреннего сопротивления  я в  конце концов вернулся  к
играм, хотя и  не без болезненного  и унизительного чувства  принуждения. Но
ведь у меня действительно не было иного выбора.
     Я принялся собирать подходящие камни: какие-то находил на берегу озера,
какие-то - в  воде. Я построил замок и  несколько домиков - этакую маленькую
деревню. Поняв, что в ней  должна быть церковь, я сложил квадратное здание с
куполом  и  колокольней.  Оставалось  лишь  соорудить  алтарь,  но  здесь  я
заколебался.
     Это  мучило  меня  как  некая  задача, которую необходимо было  решить.
Однажды  я, как обычно, брел  вдоль озера, подбирая  камни,  попадавшиеся  в
прибрежном песке, и вдруг  увидел красный камень в форме  пирамидки, высотой
около четырех сантиметров. Камень был отшлифован волнами, его форма была как
бы задана самой природой. Я подумал: "Вот и алтарь!" Я поместил его в центре
под  куполом  и,  когда  устанавливал, вспомнил подземный  фаллос  из  моего
детского сна. Такую ассоциацию я нашел вполне удовлетворительной.
     Строительством я занимался ежедневно после обеда, если только позволяла
погода. Быстро поев, я включался в игру и играл  до  прихода пациентов. Если
удавалось  закончить  работу раньше,  вечером я вновь  возвращался  к  своим
камням. Мысли  мои при  этом становились удивительными, позволяя предаваться
фантазиям, которые прежде казались мне туманными, почти неощутимыми.
     Естественно,  я много  размышлял, пытаясь проникнуть в смысл того,  что
делал, задавая  себе вопрос:  "Чем же  ты, собственно,  занимаешься? Строишь
маленькую деревню  так, будто совершаешь  некий  ритуал!"  Ответить на  этот
вопрос я не  мог,  но почему-то был  уверен в том, что нахожусь  на  пути  к
своему мифу. Мое строительство послужило началом некоего нового этапа, когда
фантазии хлынули нескончаемым потоком. Я старательно их записывал.
     "Игры"  стали   для   меня   необходимостью.  Когда   мне   приходилось
сталкиваться  с  затруднениями,  или  с  неразрешимой  ситуацией, я  начинал
рисовать  или  играть с камнями. И всякий раз  это было неким  rite d'entree
(ритуальным действом. - фр.) -  я находил спасительную мысль и 
возвращался к
работе.  Все, написанное  в  этом  году,  написано благодаря моей  работе  с
камнем. Я целиком отдался этой работе  после  смерти жены. Последние  дни ее
жизни, ее смерть и все, что мне пришлось передумать за это время, совершенно
выбили  меня из колеи. Мне  стоило больших  усилий  вновь прийти в  себя,  и
работа с камнем помогла мне.
     Близилась  осень 1913 года,  и напряжение,  которое я ощущал прежде,  -
нечто мрачное  и гнетущее,  теперь,  казалось, вырвалось наружу, разлилось в
самом воздухе. Причиной этого была уже не столько моя личная психологическая
ситуация,   сколько  окружающая  меня  действительность.  И   это   ощущение
нарастало.