неопределенности. Кроме того,  мне не  нравилось решать  самому,  что должен
делать пациент, я  предпочитал  узнавать  от  него  самого, куда  ведут  его
собственные  склонности.  Но  для  этого  был  необходим  тщательный  анализ
сновидений и других проявлений бессознательного.
     В 1904 - 1905 годах я создал при  клинике лабораторию экспериментальной
психопатологии.  С  группой студентов я изучал психические  реакции (как то:
ассоциации  и т.  д.).  Со  мной  работал  и  Франц  Риклин-старший.  Людвиг
Биневангер  готовил  тогда  докторскую  диссертацию  о  связи  ассоциативных
экспериментов с  психогальваническими  эффектами,  а  я - работу "О сущности
психологической  диагностики". С нами сотрудничали  и американцы, среди  них
Карл  Петерсен и  Чарльз  Рикшер,  публиковавшиеся  в  американских  научных
журналах.
     Именно исследованиям ассоциативных механизмов я  обязан приглашением  в
один из американских  университетов  (университет Кларка, 1909), где  прочел
доклад о своей  работе. В то же время  туда  независимо  от меня  пригласили
Фрейда. Нам обоим присвоили степень доктора honoris causa.
     Благодаря ассоциативным  и  психогальваническим  экспериментам  я  стал
известен в Америке, и  вскоре оттуда ко мне стали  обращаться пациенты. Один
из первых случаев хорошо сохранился в моей памяти.
     Один из американских психиатров направил  ко мне  больного с диагнозом:
"алкоголическая   неврастения".   В  прогнозе   значилось:  "неизлечим".  Из
предосторожности мой коллега порекомендовал больному обратиться еще к одному
авторитетному невропатологу в  Берлине, опасаясь, видимо, что мои попытки ни
к чему не приведут. Больной пришел ко мне на консультацию. Из беседы с ним я
понял, что он  страдает обычным  неврозом, не имея никакого представления  о
психологических предпосылках своей болезни.  Ассоциативный тест показал, что
он страдает материнским комплексом в  весьма тяжелой форме. Выходец из семьи
богатой  и  почтенной, он был женат на прекрасной  женщине и не имел никаких
проблем -  вот то, что  лежало на поверхности. Но его что-то угнетало, и  он
слишком  много  пил,  отчаянно пытаясь одурманить себя,  чтобы  это  забыть,
естественно, безуспешно.
     Его мать  владела крупной компанией, и он  занимал в ней один из важных
постов.  Собственно,  он  уже  давно  мог  освободиться  от  этой  тягостной
подчиненности.  Но,  не  решаясь  оставить  высокий  пост,  он  оставался  в
зависимости от матери, которой был обязан положением. Находясь рядом с ней и
будучи вынужденным  терпеть ее вмешательство в  свои дела, он  начинал пить,
чтобы  как-то забыться или скрыть свое раздражение.  В глубине души он вовсе
не   желал   оставлять  тепленькое   местечко,  отказаться  от   комфорта  и
стабильности.  Он  предпочитал  поддерживать этот  status  quo, даже вопреки
собственному внутреннему дискомфорту.
     После короткого курса лечения больной  бросил пить и считал себя вполне
здоровым.  Но, я  предупредил его:  "Нет гарантии,  что  вы не  вернетесь  к
прежнему состоянию, если окажетесь в привычной ситуации". Он не поверил мне,
поскольку чувствовал себя хорошо, и уехал в Америку.
     Но стоило ему вновь  ощутить материнскую  опеку, все  вернулось на свои
места.  Теперь  в  Швейцарию  прибыла  его  мать  и  обратилась  ко  мне  за
консультацией. В этой  неглупой  женщине  я сразу ощутил какую-то прямо-таки
дьявольскую силу.  Понял, с чем приходилось бороться ее сыну, осознал, что у
него нет шансов. Он был хрупкого сложения и  даже  физически  не  выдерживал
сравнения  с матерью. Я  решился на насильственный  шаг: сказал матери,  что
алкоголизм  ее  сына  впрямую связан  с тем  постом, который  он занимает, и
порекомендовал  его  уволить. Мать приняла мой совет - сын, естественно, был
вне себя.
     Подобный  поступок в нормальной  ситуации считается неэтичным - врач не
должен  позволять себе такое. Но я знал,  что вынужден был пойти на это ради
самого пациента.
     Как сложилась его дальнейшая жизнь? Расставание с матерью позволило его
собственной индивидуальности раскрыться  в полной  мере. Он сделал блестящую
карьеру  -  вопреки,  а  может  быть,  благодаря  моему  "лечению".  Чувство
благодарности  его  жены  ко  мне невозможно  передать:  ее  муж  не  только
справился с алкоголизмом,  но и нашел себя, свою  собственную дорогу, причем
сделал это чрезвычайно успешно.
     Тем  не менее  некоторое  время  меня  мучило  чувство вины  перед этим
человеком  - диагноз был поставлен за его  спиной. Но я  был твердо убежден,
что только  так -  насильственным  образом  -  возможно  помочь  ему.  И  он
действительно излечился от невроза.

     У меня был еще один аналогичный случай,  который я вряд ли когда-нибудь
забуду. Ко мне обратилась  дама, отказавшись назвать себя.  Он  заявила, что
хочет только проконсультироваться. Похоже,  она принадлежала к высшим кругам
общества. По ее словам, она тоже была врачом. То, что я услышал от нее, было
признанием: около 20 лет назад она совершила убийство - отравила свою лучшую
подругу, потому  что была влюблена в ее мужа. Ей казалось, что  раз убийство
не раскрыто, то оно не имеет никакого значения. Она мечтала  выйти  замуж за
мужа подруги и нашла, как ей думалось, простейший путь - убийство. Таков был
мотив, а моральная сторона дела ее не волновала.
     И что  же? Она действительно вышла замуж за этого молодого человека, но
он вскоре  умер.  Но позже  с ней стали происходить  странные вещи. Дочь  от
этого брака оставила  ее, едва повзрослев. Она  рано вышла замуж и старалась
не встречаться с матерью. Наконец она вовсе исчезла  из поля зрения матери -