Растущее  с  каждым  днем увлечение  естественнонаучными  занятиями  не
заставило меня окончательно забыть о моих философах. Временами я возвращался
к ним. Выбор профессии был  пугающе близок. Я с нетерпением  ждал  окончания
школы. Конечно, я поступлю в университет и буду изучать естественные науки -
мне хотелось каких-то реальных  знаний. Но  как  только я склонялся к такому
решению,  меня  начинали  одолевать  сомнения: может,  все  же  имеет  смысл
обратиться к истории и философии? - В те дни  я вновь с головой ушел во  все
египетское и вавилонское и больше всего на свете хотел стать археологом.  Но
у нас не было денег, и учиться где-нибудь кроме Базеля я не мог. В Базеле же
некому  было  учить меня  археологии.  Так  что от этого плана  очень  скоро
пришлось   отказаться.   Я  слишком  долго  колебался,  и   отец  уже  начал
беспокоиться.  Однажды  он  сказал: "Мальчик  интересуется  всем, чем только
можно, и не  знает, чего  хочет". Пришлось  признать, что он прав. Близились
вступительные  экзамены,  и нужно  было  определиться,  на  какой  факультет
поступать.  Недолго думая,  я  объявил:  "Естественные  науки",  предпочитая
оставить моих школьных товарищей в сомнениях относительно моих намерений.
     Мое  внезапное, на первый  взгляд,  решение  имело свою предысторию. За
несколько  недель  до  этого,  как   раз  в  то  время,  когда,  раздираемый
противоречиями,  я не мог сделать выбор, мне приснился  сон: Я увидел себя в
темном  лесу,  недалеко  от  Рейна.  Подойдя  к небольшому  холму  (это  был
могильный холм), я начал  копать и  с изумлением обнаружил останки какого-то
доисторического животного.  Это меня необычайно заинтересовало, и тогда  мне
стало  ясно:  я должен изучать  природу, должен изучать мир,  в  котором  мы
живем, и все, что нас окружает.
     Позже  приснился еще  один сон.  Я снова оказался  в  лесу, рассеченном
руслами рек, и в  самом темном месте, в  зарослях кустарника, увидел большую
лужу,  а  в  ней  странное существо:  круглое, с  разноцветными  щупальцами,
состоящее из бесчисленных маленьких клеточек. Это был гигантский радиолярий,
около трех метров в диаметре. И вот такое великолепное животное лежит в этом
всеми забытом месте в глубокой, прозрачной воде, - это меня потрясло.
     Проснулся  я  охваченный необычайным  волнением:  эти  два  сновидения,
устранив  последние  сомнения,   однозначно   заставили  меня  обратиться  к
естественным наукам.
     В эти дни я вдруг  окончательно осознал, где и как мне предстоит жить и
что  на эту жизнь  мне придется  зарабатывать самому. А чтобы достичь  своей
цели, я должен стать кем-то или чем-то. Но все мои товарищи воспринимали это
как нечто  естественное,  само собой разумеющееся. Почему же я никак не могу
определиться окончательно? Даже невыносимо  скучный Д., которого наш учитель
немецкого превозносил как образец прилежания и добросовестности, даже он был
уверен, что будет изучать теологию. Я понимал, что следует взять себя в руки
и в последний раз  все обдумать. Как зоолог, я мог бы  стать только школьным
учителем  или,  в  лучшем случае, служителем  зоологического сада. Даже  при
отсутствии всяческих амбиций такая перспектива не вдохновляла. Но уж если бы
пришлось выбирать между школой и зоосадом, я выбрал бы последнее.
     Казалось,  снова  тупик,  но  меня вдруг  осенило: я  же  могу  изучать
медицину. Странно, но раньше мне это не приходило в голову, хотя  мой дед по
отцовской линии,  о  котором я так  много  слышал, тоже был врачом.  Похоже,
именно поэтому я относился к  профессии врача  с предубеждением: "только  не
подражать"  - таков был мой тогдашний девиз. Теперь же я  втолковывал  себе,
что занятия медициной в любом случае  начинаются с естественных дисциплин, и
это  меня вполне  устраивало.  Кроме  того, медицина сама по  себе настолько
обширна   и  разнообразна,   что  всегда   остается  возможность  заниматься
какой-нибудь естественнонаучной  проблемой. Итак -  наука, сказал я себе. Но
оставался лишь один  вопрос: как?  У меня  не было денег: поступить  в любой
другой,  кроме  Базельского, университет и  всерьез готовить себя к  научной
карьере я  не  мог.  В лучшем случае, я стал бы  дилетантом. К тому  же,  по
мнению большинства моих  знакомых, а также людей знающих (читай - учителей),
у  меня был  тяжелый  характер,  к  сожалению,  я  не  умел  вызвать к  себе
расположение, и  у  меня  не  было  ни  малейшей надежды  найти покровителя,
который был бы  в состоянии поддержать мой интерес к  науке. В конце концов,
хотя  и  не  без  неприятного чувства,  что  начинаю жизнь с компромисса,  я
остановился на медицине. Решение было окончательным и  бесповоротным, и  мне
стало значительно легче.
     Но теперь встал щепетильный вопрос: где взять деньги на учебу? Мой отец
смог  раздобыть  лишь  небольшую  часть необходимых  средств.  Но  он  решил
добиться для  меня  стипендии,  которую я, к своему большому стыду,  потом и
получил. Менее  всего меня  волновало то, что о нашей нищете  стало известно
всем. Мне было стыдно оттого, что я не ожидал такой доброты от "сильных мира
сего",  будучи убежденным в их враждебности. Получалось так,  будто я извлек
выгоду из репутации  моего отца, который и в самом деле был простым и добрым
человеком.  Я  же  чувствовал  себя  в  высшей  степени  от  него  отличным.
Собственно говоря, мое  представление  о себе  было  двойственным: "номер 1"
считал меня  малосимпатичным и довольно посредственным  молодым человеком  с
честолюбивыми  претензиями, неподконтрольным  темпераментом и  сомнительными
манерами: то наивно восторженным, то по-детски разочарованным, но в существе
своем - оторванным от жизни невеждой. "Номер 2" видел в "номере 1" тяжелую и
неблагодарную моральную  проблему, особь,  отягощенную множеством  дефектов,
как  то:  спорадическая лень, безволие, депрессивность, глупое  благоговение
перед  тем,   в  чем  не  видит  смысла  никто,  неразборчивость  в  дружбе,
ограниченность,  предубежденность,  тупость   (математика!),   неспособность