представленные в мозаике. В каком-то смысле я  тонул. Подобно Петру,  я звал
на помощь и был спасен Иисусом. Я мог разделить участь фараонова войска. Как
Петр   и   Нееман,   я  остался  невредим,   но   все,  что  происходило   в
бессознательном, стало частью моей личности, частью меня самого.
     Объяснить,   что   происходит   с   человеком,   когда  бессознательное
интегрируется в его сознание, невероятно  сложно. Это нужно пережить самому.
Это нечто сугубо  личное, не обсуждаемое и происходит  с каждым по-своему: у
меня - так, у другого - иначе, но происходит все время. Сомневаться в этом и
невозможно и бессмысленно.  Мы не обладаем знанием, способным  примирить все
несоответствия  и противоречия.  Возникли ли  они  как результат  интеграции
сознания и  бессознательного, какова их природа - эти вопросы каждый  решает
для  себя. Научная квалификация таких  вещей невозможна, им нет места  в так
называемой  "общепринятой картине  мира".  Но  само  по себе это чрезвычайно
важно и может привести к самым  серьезным последствиям. Во всяком случае, те
психотерапевты и  психологи, которые  реально  оценивают  ситуацию, вряд  ли
могут себе позволить пройти мимо подобных явлений.

     Случай в Равенне оставил во  мне глубокий след. С тех пор мне известно,
что нечто внешнее может неожиданно оказаться проявлением мира внутреннего, и
наоборот -  внутреннее  может  вдруг явиться  внешним.  Реальные стены  того
баптистерия,  которые  я  должен  был видеть  физически,  заслонило  видение
совершенно  иного  порядка,  но  это  казалось  мне  столь  же реальным, как
неизменная чаша для крещения. Что же я тогда на самом деле видел?
     Не  следует относиться  к  случившемуся со мной  как  к единственному в
своем  роде явлению. Но когда  подобные вещи  происходят с нами, мы начинаем
воспринимать их куда серьезнее, чем то, что  услышали  или прочитали  о них.
Вообще  для  такого  рода   историй  люди,  как  правило,  спешат  придумать
объяснения на  скорую руку. Я  пришел к  заключению,  что, когда речь идет о
бессознательном,  нашего  знания и  опыта  всегда недостаточно  для создания
каких бы то ни было теорий.
     Мне  очень  хотелось  побывать  в  Риме,  но  всякий  раз  меня  что-то
останавливало -  сумею  ли я справиться  с впечатлениями  от увиденного. Мне
было уже более чем достаточно впечатлений от Помпеи, я пресытился. Впервые я
побывал в  Помпее лишь после  1913 года, когда я уже познакомился с античной
психологией.  В 1917 году я оказался на корабле,  направлявшемся из Генуи  в
Неаполь, мы приближались к Риму, я стоял у перил. Там вдалеке раскинулся Рим
-  этот  дымившийся  еще очаг древней культуры,  это корневище  западного  -
христианского - мира. Античность  еще жила  здесь во всем своем  беспощадном
великолепии.
     Меня всегда удивляли люди,  которые едут в Рим так, как если бы это был
Париж  или  Лондон.  Бесспорно,  Рим,  как  и любой  другой город,  способен
доставить эстетическое наслаждение,  но  если вы ощущаете рядом  присутствие
некоего властного духа, если на каждом шагу сталкиваетесь с чем-то близким и
сокровенным, если здесь, у развалин стены, или  там,  у колонны, вам чудятся
знакомые лица,  - тогда это  должно  быть  совсем другое переживание. Даже в
Помпее  я обнаружил неожиданные вещи и  проблемы, разрешить которые был не в
силах.
     В 1949 году, когда мне  было  уже  много  лет, я  решил  исправить  это
упущение,  но  когда я покупал билеты,  со мной случился  обморок,  к планам
посетить  Рим  я  больше никогда не возвращался,  они были навсегда  ad acta
(сданы в архив. - лат.).


        ¶Видения§

     В начале 1944  года я сломал ногу, после чего со мной случился инфаркт.
Когда я лежал без сознания, в бреду, у меня появились видения. Вероятно, это
началось, когда  я  был  на  грани  смерти:  мне давали  кислород и  вводили
камфару.  Картины были столь ужасающими,  что  мне уже казалось -  я умираю.
Сиделка  позже рассказывала  мне:  "Вы были  как будто бы окружены  светом".
Подобные явления  иногда наблюдают у  умирающих. Видимо, я  достиг какого-то
предела. Не знаю, был ли это сон, или экстаз. Но со мной  начали происходить
очень странные вещи.
     Мне  привиделось, будто я  оказался высоко  в небе. Далеко  внизу сиял,
освещенный дивным голубым светом земной шар. Я узнавал материки,  окруженные
синим пространством океана, у ног моих лежал Цейлон, впереди - Индия. В поле
зрения  попадала  не   вся   Земля,  но   ее  шаровидная   форма   отчетливо
вырисовывалась,  а серебристые контуры блестели сквозь этот чудесный голубой
свет.  Во  многих  местах  шар   выглядел  пестрым  или  темно-зеленым,  как
оксидированное  серебро.  Слева  широкой  полосой  протянулась красно-желтая
Аравийская  пустыня, возникало впечатление,  будто  серебро  приобретает там
золотисто-красный оттенок. Еще дальше я видел Красное море, а  далеко-далеко
сзади, "в крайнем левом углу", смог различить краешек Средиземного моря. Мой
взгляд  был  устремлен  главным  образом  туда,  остальное   просматривалось
неотчетливо.  Я видел контуры снежных  вершин Гималаев, но их скрывал туман.
"Вправо" я почему-то не смотрел вовсе. Я знал, что собираюсь улететь куда-то
далеко от земли.
     Уже потом  мне стало известно, как высоко нужно подняться, чтобы видеть
такое огромное пространство, - на полуторатысячеметровую высоту!  Вид  земли
оттуда - самое потрясающее  и волшебное зрелище из всех, какие  я когда-либо