|
видел.
Но через некоторое время я отвернулся, оказавшись спиной к Индийскому
океану и лицом к северу. Но потом выяснилось, что я повернулся к югу. В поле
моего зрения появилось что-то новое. В некотором отдалении я увидел огромный
темный камень, похоже, метеорит размером с дом, а может, и больше. Как и я,
он парил в космосе.
Подобные камни мне доводилось видеть на побережье Бенгальского залива,
это был темный гранит, который используется при строительстве храмов. Мой
камень и представлял такой гранитный блок. В нем был вход, который вел в
маленькую прихожую. Справа от входа на каменной скамье сидел в позе лотоса
черный индус, одетый во все белое. Он сидел совершенно неподвижно и ожидал
меня. К нему вели две ступеньки. Слева на внутренней стене виднелись
храмовые ворота, окруженные множеством крошечных отверстий-углублений.
Отверстия были заполнены кокосовым маслом, и в каждом стоял горящий фитиль.
Такое я уже видел в действительности - в храме Святого зуба, в Канди
(Цейлон), дверь в храм была окружена несколькими рядами масляных ламп.
Когда я подошел к ступенькам, то испытал странное чувство, что все
происходившее со мной прежде - все это сброшено. Все, что я намечал сделать,
чего желал и о чем думал, - вся эта фантасмагория земного существования
вдруг спала или была сорвана, и это было очень больно. Но что-то все же
осталось: все, что я когда-либо пережил или сделал, все, что со мною
случалось, - это осталось при мне. Иными словами мое оставалось со мной.
Оставалось то, что меня составляло, - моя история, и я чувствовал, что это и
есть я. Этот опыт принес мне ощущение крайнего ничтожества и одновременно
великой полноты. Не было более ни нужд, ни желаний - ведь я уже прожил все
то, чем был. Поначалу мне показалось, будто во мне что-то уничтожили, что-то
отняли. Но позже это ощущение исчезло, прошло бесследно. Я не жалел об
отнятом, наоборот - со мною было все, что меня составляло, и ничего другого
у меня быть не могло.
Но мне не давало покоя другое впечатление: когда я приблизился к храму,
у меня появилась уверенность, что я сейчас войду в освещенную комнату и
увижу там всех людей, с которыми действительно связан. И тогда я наконец
пойму, - в этом я тоже был убежден, - что собой представляю, каков мой
исторический контекст. Я смогу узнать, что было до меня, зачем явился я и
что это за общий поток, в который влилась и моя жизнь. Она мне часто
казалась историей без начала и конца, я в ней был каким-то фрагментом,
отрывком текста, которому ничего не предшествовало и за которым ничто не
последует. Мою жизнь словно вырвали из единой цепи, и все мои вопросы
остались без ответа. Почему это произошло? Почему у меня возникли именно эти
мысли, а не другие? Что я сделал с ними? Что из всего этого следует? Мной
овладела уверенность, что я все узнаю, как только войду в каменный храм, -
узнаю, почему все сложилось так, а не иначе. Я найду там людей, которые
знают ответ, - знают о том, что было прежде и что будет потом.
От моих размышлений меня отвлекло неожиданное видение. Снизу, оттуда,
где была Европа, явился вдруг некий образ. Это был мой доктор, вернее, его
лик в золотистом нимбе - словно в лавровом венке. Я его мгновенно узнал: "А,
это же мой доктор, тот, что меня лечил. Только теперь принял облик василевса
- царя Коса. Привычный мне образ был лишь временной оболочкой, теперь же
предстал таким, каким был изначально".
Вероятно, я тоже пребывал в своем изначальном облике, - хотя и не мог
видеть себя со стороны. Насчет того, что так оно и есть, у меня никаких
сомнений не было. Когда он возник передо мной, между нами произошел
безмолвный разговор. Мой доктор был послан с Земли с некой вестью: это был
протест против моего ухода. Я не имел права покидать землю и обязан был
вернуться. Как только я осознал это, видение исчезло.
Мной овладело глубокое уныние: все мои усилия оказались бессмысленными.
Ненужной была боль, которую я испытал, освобождаясь от своих иллюзий и
привязанностей, путь в храм для меня закрыт, и я никогда не узнаю тех, с кем
мне должно быть.
На самом деле минуло целых три недели, прежде чем я смог вернуться к
жизни. На еду мне и смотреть не хотелось - организм не принимал пишу. Вид
города и гор с больничной койки выглядел как размалеванный занавес с черными
дырами или клочками газет с фотографиями, которые ничего мне не говорили.
Отчаянию моему не было границ и не давала покоя мысль, что "теперь мне опять
придется вернуться в эти ящики", - из космоса мне казалось, будто за
горизонтом находится искусственный трехмерный мир, где каждый человек сидит
отдельно в своем ящике. Неужели мне придется заново убеждать себя, что такая
жизнь зачем-то нужна? Эта жизнь и весь этот мир представлялись мне тюрьмой.
Я никак не мог смириться с тем, что обязан воспринимать это, как нечто
совершенно нормальное. Я так радовался освобождению, а теперь выходило, что
я, как все остальные, буду жить в каком-то ящике. Паря в пространстве, я был
невесомым, и ничто не связывало меня. Теперь же все это в прошлом!
Все во мне протестовало против врача, который вернул меня к жизни. И
вместе с тем мысли мои были тревожными: "Видит Бог, его жизнь в опасности!
Он предстал передо мной в своем изначальном облике! Тому, кто способен
принять такой облик, грозит смерть, ибо он уже покинул "свой круг!" Внезапно
я осознал страшную вещь: он должен умереть вместо меня. Но все мои попытки
объяснить ему это, были тщетными: он упорно не желал понимать меня. Тогда я
разозлился. "Почему он все время делает вид, будто не знает, кто он такой!
|
|