какая еще не окружала ни одного ученого. Леопольд Инфельд высказал некоторые 
интересные соображения о причинах беспрецедентного роста популярности Эйнштейна 

после экспедиций 1919 г. и подтверждения общей теории относительности.

"Это произошло после окончания первой мировой войны. Людям опротивели ненависть,
 
убийства и международные интриги. Окопы, бомбы, убийства оставили горький 
привкус. Книг о войне не покупали и не читали. Каждый ждал эры мира и хотел 
забыть о войне. А это явление способно было захватить человеческую фантазию. С 
земли, покрытой могилами, взоры устремлялись к небу, усеянному звездами. 
Абстрактная мысль уводила человека вдаль от горестей повседневной жизни. 
Мистерия затмения Солнца и сила человеческого разума, романтическая декорация, 
несколько минут темноты, а затем картина изгибающихся лучей - все гак 
отличалось 
от угнетающей действительности" [1].

1 Успехи физических наук, 1956, 59, вып. 1, с. 154-155.


За этими ассоциациями и противопоставлениями стояли иногда осознанные, а чаще 
интуитивные догадки о социальном эффекте теории Эйнштейна и новой физики в 
целом. Звездное небо не только уводило человека от горестной земли. Его 
исследование сулило победу разума

186

на земле. Такая победа означает не только расширение сведений о Вселенной, но и 

иные условия жизни людей. Покинув берег очевидности, наука должна была пристать 

к новым берегам. Какие плоды растут на этих берегах - это пока было неизвестно. 

Но можно было предполагать, что применение новых идей вызовет значительные 
сдвиги в технике. Наряду с неопределенной догадкой о расцвете производительных 
сил человечества существовало несколько более определенное предчувствие роли 
самой науки в борьбе за ее мирное применение. Человечество предвидело борьбу за 

мирное применение науки против разрушительного применения, борьбу, 
действительно 
разыгравшуюся через сорок лет. Люди надеялись, что наука поможет развеять 
ядовитые испарения шовинизма и реакции, которые уже не раз конденсировались в 
тучи военной грозы. Поколение, с энтузиазмом встретившее теорию относительности 

и ее подтверждение, было свидетелем эксцессов шовинизма, начиная с дела 
Дрейфуса, и знало, к чему они приводят. Люди знали об интернациональном 
характере науки, знали, что она по самому существу своему враждебна шовинизму и 

войне. "Существовала, - пишет Инфельд, - и еще одна причина, видимо важнейшая: 
новое явление предсказал немецкий ученый, а проверили его английские ученые. 
Физики и астрономы, принадлежавшие недавно к двум враждебным лагерям, снова 
работают вместе. Может быть, это и есть начало новой эры, эры мира? Тяга людей 
к 
миру была, как мне кажется, главной причиной возрастающей славы Эйнштейна" [2].

2 Там же, с. 155.


К этому следует прибавить, что очень многие знали о травле Эйнштейна, 
предпринятой реакционно-шовинистическими элементами. Это также привлекало к 
теории относительности и к личности ее творца интересы широких кругов. 
Существовала уже в те годы и другая линия столкновений, менее заметная, но 
существенная. Речь идет об антиинтеллектуализме, о проповеди бессилия и 
неполноценности разума по сравнению с мистическими озарениями. Эта проповедь 
еще 
не вышла на плац нюрнбергских парадов, до такого выхода оставалось 12-15 лет, и 

мало кто мог предвидеть, в какую клоаку вольется ручеек антиинтеллектуализма. 
Не 
уже тогда многим было ясно направление этого ручейка.

187

Факел войны гаснет в атмосфере рационального мышления и разгорается в атмосфере 

мистики. Даже не зная как следует содержания теории относительности, многие 
чувствовали, что она является апофеозом разума. Главной причиной энтузиазма, с 
которым встретили теорию относительности, была ее связь с революционными 
общественными идеями. Теория относительности была отражением революции. 
Разумеется, не в смысле зависимости содержания этой теории от общественных