радиусе замыкающихся траекторий движущихся тел и световых лучей не было тогда 
достаточно уяснено. В одной американской газете высказывалось характерное 
требование, чтобы принципы логики и онтологии (т.е. основные представления о 
действительном мире) не пересматривались в свете сменяющих друг друга 
физических 
воззрений:

"Трудно объяснить, почему наши астрономы, кажется, считают, что логика и 
онтология зависят от их меняющихся взглядов. Теоретическая мысль получила 
высокое развитие гораздо раньше, чем астрономия. Математикам и физикам следует 
обладать чувством меры, но приходится бояться, что британские астрономы 
преувеличили значение своей области" [6]. Эта фраза о "преувеличении эначе-

4 Frank, 141.
5 Ibid., 140-141.
6 Ibid., 142.

184

ния своей области" совпадает, по существу, с очень распространенной и давней 
тенденцией. Догматическая мысль хотела бы застраховать основные представления о 

Вселенной (так называемую онтологию) от изменений, связанных с успехами 
конкретных областей знания. Эта тенденция насчитывает уже несколько столетий. В 

XVI в. Осиандер в предисловии к книге Коперника, а в XVII в. глава инквизиции 
Беллярмино в одном из писем советовали астрономам ограничиться прагматической 
ценностью новых астрономических воззрений и не претендовать на онтологическое 
значение своих открытий, не колебать картины мира в целом, не думать, что в 
открытиях содержится истина. В отличие от прошлого, догматическая мысль 
апеллировала теперь не к религиозным догматам, а к общественному мнению, 
"здравому смыслу", "очевидности" и т.д. Но общественное мнение не было единым. 
Неискушенный человек, услышав о кривизне пространства, не понимал выражения 
Эйнштейна, но по большей части был склонен считать это непонимание фактом своей 

биографии, а не биографии Эйнштейна. Профессиональные выразители общественного 
мнения, напротив, часто вменяли Эйнштейну в вину тот простой факт, что выводы 
из 
всего развития теории тяготения и абстрактной геометрии требуют для своего 
усвоения физической и математической подготовки, что новые идеи еще не нашли 
каких-то форм популярного изложения и что новая теория предъявляет очень 
высокие 
требования к смелости и широте научной мысли. Что особенно смущало адептов 
"очевидности", это широкое распространение симпатий к новым идеям. Тот же 
неискушенный человек, не претендуя на понимание теории относительности, ощущал 
в 
какой-то мере ее смелость и широту; самый факт обсуждения, казалось бы, 
очевидных положений представлялся ему весьма многозначительным. Сейчас, 
ретроспективно оценивая волну широкого и напряженного интереса к теории 
относительности и к личности ее автора, мы находим в ней симптомы весьма общих 
идейных сдвигов, крайне характерных для нашего столетия. Поэтому следует 
несколько подробное остановиться на этом знамении времени двадцатых годов.

185













Слава

Идеалами, освещавшими мой путь и сообщавшими мне смелость и мужество, были 
добро, красота и истина. Без чувства солидарности с теми, кто разделяет мои 
убеждения, без преследования вечно неуловимого объективного в искусстве и в 
науке жизнь показалась бы мне абсолютно пустой.
Эйнштейн

Слава тоже требует жертв, и если можно говорить о погоне за славой, то в этой 
погоне Эйнштейн, во всяком случае, играл роль дичи, а не охотника.
А. Мошковскип

В начале двадцатых годов Эйнштейн уже пользовался такой широкой известностью,